Эгон Петри

Из трех выступлений Э. Петри в большом зале Филармонии менее всего хотелось бы останавливаться на первом из них, посвященном памяти недавно скончавшегося знаменитого виртуоза и музыканта Ферруччио Бузони. Программа этого концерта заключала наименее удачные 6узониевские транскрипции. В частности, особенно надуманна, малопоследовательна в своей концепции и донельзя скучна „Fantasia Contrapunctica“ Баха-Бузони (в большей мере второго, чем первого). Неинтересный подбор пьес, равно как и отсутствие настоящего художественного под‘ема у исполнителя вызывали глубокое разочарование. Э. Петри, за небольшим исключением, чувствовался в своем пианизме слишком уж абстрактно от исполняемого. Хотя отдельные моменты и общая звуковая линия были у него превосходны, но отсутствовало самое главное — то, что связывает нас с эстрадой невидимыми нитями. От игры пианиста веяло резким и сухим холодком. Ни листовские транскрипции на темы „Фигаро“, ни Вагнер-Лист („Прялка“), ни все остальное, кроме 3-х голосной фуги Баха, исполненной с поразительной по детализации гравировкой, — не доходило до глубины художественного сознания. Перед слушателями был просто виртуоз высшей марки — и только.

Следующие 2 концерта представили гастролера в исчерпывающе ярком освещении. Выступление Петри с оркестром в концертах Моцарта D-moll, Бетховена Es-dur и Листа А-dur явилось блестящей выставкой музыкальных стилей названных композиторов и показателем исключительных достижений пианиста, как в области фортепианного звука, окрашенного артистом в благороднейшие оркестровые цвета (например: совершенно флейтовый дискант рояля), так и в смысле глубины, органичности и убедительности общей трактовки. Последняя у пианиста ярко индивидуальна и до академичности согласована с характером исполняемых концертов, которые сопровождались четкой и вполне соразмерной звучностью оркестра, руководимого В. А. Дранишниковым.

Программа третьего выступления Петри дала возможность пианисту еще шире проявить свой исключительный талант. В самом деле, что могло быть показательнее 12 этюдов Шопена? Какой титанический размах, какая редкая выдержка и бездна вкуса! Бетховенская соната, ор. 53, получила в трактовке концертанта вдохновенную свежесть и изысканность. Стоит ли после такого изумительного исполнения Шопена и Бетховена говорить о всеоб‘емлющей, не знающей никаких преград, технике Э. Петри?

В. Музалевский