Артур Шнабель

(Симфонический концерт в Акфилармонии)
О таких высоко-культурных музыкальных явлениях, как исполнительское искусство Шнабеля, невозможно рассказывать хладнокровным тоном наблюдателя: это — воочию совершающееся творческое претворение нотной записи композитора в жизненно-выразительную глубоко-волнующую речь, слушая которую забываешь о виртуозности, эстрадности, пианизме и обо всем формально-несущественном, чем приходится прикрывать бессодержательный блеск и техническую ловкость большинства инструменталистов.

Пройдя через строгую ритмическую структуру, через глубоко продуманный и обоснованный композиционный план, через сложный комплекс поэтических и философских идей и через стилистический анализ, музыкальное произведение в трактовке Шнабеля звучит как живое слово, то задушевно ласкающее, то энергично возбуждающее, то гневное и суровое, то радостное и шутливое.

Нежнейшие оттенки чувства и возвышенно-величавые состояния сознания, капризные смены настроений и сосредоточенно-длящиеся созерцания — все, в чем проявляет себя человеческая психическая жизнь, преломляется сквозь сферу певучих звучаний, фиксируется в четких и упругих ритмах, в конкретных формах и воспринимается слушателями в акте непосредственно-возникающего через музыку общения, обогащающего их душевный мир.

Форма становится выражением, а каждый звук — передаточной средой, а не самоцелью.
Это высшее искусство, потому что в момент своего воздействия оно перестает быть искусством — тем, чем любуются (в музеях, ибо и концерты бывают музейными); оно превращается в могучий социально-организующий, обобществляющий жизненный импульс, концентрирующий чувства и мысли и повышающий жизнеощущение.

Шнабель исполнил четвертый концерт Бетховена и концерт Шумана, исполнил так совершенно, как может это делать великий мастер, мудрый художник и сильный волей к жизни человек.
В передаче Шнабеля мечтательная лирика Шумана дышит энергией, мужественностью, бодростью, свежестью и здоровой чувственностью.

Дирижером выступил — впервые в ответственной роли аккомпаниатора Шнабелю и исполнителя большой, требующей сильного напряжения, программы — Гаук.
Этот трудный экзамен он выдержал с честью, выказав, помимо общей музыкальности, темперамент, вкус, умение владеть звучностью оркестра и, что особенно важно, культуру фразировки. Сопровождение обоих концертов Гаук провел очень хорошо, гибко следя за солистом и искусно отвечая его намерениям.

В исполнении второй симфонии Бетховена были кое-где недочеты (суетливость, короткое дыхание, динамическая невыдержанность), но они объясняются естественным волнением и трудностью.
В общем же симфония прозвучала четко, свежо и бодро, особенно в заключительной стадии финала.
В отношении формы намерения Гаука ясны, красивы и органически последовательны.

Кроме симфонии, им исполнена была в первый раз музыка к «Мещанину во дворянстве» Рих. Штрауса, для своеобразного состава оркестра, виртуозно инструментованная и утонченно декорированная.

Оркестр Филармонии заслуживает глубокого уважения за внимание, проявленное и к солисту и к дирижеру: звучность была прекрасная.

Игорь Глебов