Театр, музыка

О. Клемперер и русские симфонисты

Глинка нередко говаривал о произведениях, казавшихся в свое время модными и чуть ли не первоклассными, — «дилижанс прочной немецкой работы». Такой именно «дилижанс», солидной и прочной работы представляет иногда то, что дает Клемперер в своих концертах.

— Как, Клемперер? Отто Клемперер! Generalmusikdirector Клемперер!?

Да, да, — генмуздир Отто Клемперер, которого публика, изголодавшаяся по толковому, серьезному дирижеру произвела во второго Моттля или даже Никиша. Это, конечно, не умаляет его несомненного дирижерского дарования, но ломать стулья преждевременно. До Александра Македонского дело еще не дошло.

В предыдущих концертах Клемперер прекрасно провел симфонию Гайдна и Моцарта и еще лучше Бранденбургский концерт Баха. Музыку грациозную, простого и строгого стиля — и только. Но Бетховен! Но величайшая из бетховенских, да и всех, быть может, симфоний — Пятая! Нет, здесь ни жестикуляции, ни притоптывания, ни, мимика — не помогут. В этих бессмертных страницах Никиш вызывал чувства недосягаемого величия, недосягаемого благородства. А дилижансу прочной работы — здесь не место...

В последней программе значились: — Богатырская симфония Бородина, «Ночь на Лысой горе» Мусоргского и сюита «Полишинель» Стравинского [так автор рецензии называет на французский манер «Пульчинеллу»]. Вторая половила программы вполне садового типа. «Ночь па Лысой горе» давно так заиграна, что возобновлять ее в симфоническом концерте едва ли уместно. Сюита более всего удалась дирижеру.

О сюите Стравинского можно бы и не писать, в виду того, что она исполнялась во второй раз и об успехе в предыдущем концерте уже говорилось. Публика потребовала повторения предпоследнего номера и он был повторен с теми же «эмоциональными» жестами, которые можно было бы расходовать на пьесу и более серьезного, патетического характера.

Сюита — несомненно, садового характера, мало оригинальная и более бледная, чем хотя бы ставшая тоже садовой сюита Грига «Из времен Гольберга». А повторенный номер! — публика смеется во время его исполнения, повидимому, понимая не всегда приличные звукоподражания, которые позволил себе композитор, — но требует повторения. В отдаленные времена в эпоху упадка скоморошества, подобные «реальные звуки» были в моде. Они вызывали негодования и насмешки западных путешественников, посещавших Московию.

А теперь, в XX веке русский композитор доходит до подобных же тривиальностей, и приезжий дирижер «эмоционально» и «со скаком» проводит подобные музыкальные скоморошества!

После «Полишинеля» не хочется называть даже имени Бородина и его H-moll’ную симфонию. Один из шедевров русской музыки, пестрая полная ритмического н напевного разнообразия. Татарская Москва, Василий Блаженный итальянца Фиоравенти…Тут и былинный богатырь, и иноземное Scherzo, и персианка с чадрой, и восточная нега. Пестрота, взлет, богатырский размах! Но! — Но все это в партитуре, все это иногда мы слышали и переживали прежде, и все это не упрятать в дилижанс хотя бы и самой прочной работы...

Клемперер дал колоритное звучание, не всегда тонкое и не всегда отвечавшее намерениям художника — автора (в Scherzo и причудливом Andante). Значительно более удались ему обе крайние части, хотя luftpaus’ы в основной теме можно оспаривать всячески.

Н. Финдейзен