Слово имеет фельетонист

Выступление Михаила Кольцова

— В зеркальных окнах женевских кондитерских сладчайшие сахарные голубки клюют шоколадные пушки. Ах, бедные пушечки!.. От них ничего не осталось. Разве так, — какое-нибудь колесико на марципановом поле...

На каждых шесть жителей благословенной Женевы приходится один автомобиль... И на каждые шесть строчек петита плохенькой провинциальной газеты Женевского кантона, — не менее одного громкого имени прибывшего премьера первоклассной страны или начальника генерального штаба, горячо отстаивающего необходимость разоружения... для ближайших соседей...

Доверьтесь опытному рассказчику, привыкшему к «скромной» аудитории в миллионы читателей «Правды»!

Доверьтесь, и вы увидите гигантский чудовищный механизм Лиги наций с чемпионами быстроты — стенографистками, с машинистками, получающими оклады выше премьеров, и премьерами, ласково заглядывающими в глаза журналистов...

Вы увидите муравьиную суету делегаций 65 государств — от Соединенного Королевства до скромного Перу, от Германии до Эквадора.

Будни тишайшей Женевы. Вот раздается размеренная японская речь. Выступает член делегации конференции по разоружению, симпатичный японский адмирал.

Интервью японской делегации ждали настойчиво, терпеливо и долго. Зал отеля готов треснуть по швам от обилия собравшихся журналистов.

Симпатичнейший японский адмирал терпеливо об’ясняет подлинные причины того обстоятельства, почему Шанхай так долго сопротивляется штурму японской морской пехоты. Вот, дескать, мы подвезем новые эскадрильи тяжелых бомбовозов и тогда…

— Испанский делегат, журналист и писатель Мадарьяго с очаровательным кивком в сторону скамей советской делегации, весело рассказывает анекдот... о медведе. Видите ли, медведь (урсус/ursus, — латинское начертание слова коварно совпадает с инициалами Союза Советов) предложил кабану, льву и оленю, разоружившись, прийти в его медвежьи об’ятия... В зале заседания шелестит корректный парламентский смех.

В тысяче остро схваченных глазом газетчика деталей, в десятках мгновенно зарисованных портретов, зафиксированных интонаций и солистов первого плана, и рядовой толпы женевских спектаклей, — встает мастерски нарисованной фельетонистом образ.

Образ кровавой Лиги наций, Лиги «мира» — тончайшего орудия войны и подавления побежденных, Центра антисоветских интриг. Конкретного ответчика за канонаду под Шанхаем, за любую военную вспышку в послеверсальский период…

В докладе М. Кольцова приподнялся краешек завесы, скрывающей творческую лабораторию первоклассного мастера советского фельетона.

Настоящее мастерство советского газетчика, умеющего в удивительно живой, разговорной форме рассказать о самых сложных военных хитростях умирающей, враждебной социальной системы.

Но это второстепенный «секрет» успеха фельетонов Кольцова в читательской аудитории.

Подлинные причины глубочайшего резонанса кольцовских строк лежат в их политической целеустремленности, лежат в том, что каждое цветное, скрупулезно выбранное фельетонное слово подчинено единой, огромной важности политической задаче. Успех «женевских» фельетонов Кольцова надо искать в том, что партия и класс водили рукой фельетониста, сделав его дарование прекрасным инструментом разоблачения пацифистской лжи Лиги наций и разительным средством мирной социалистической политики Советов.

Выступление Кольцова собрало в Филармонии большой круг читателей, послужив (еще одним) доказательством тесной связи передового советского газетчика с аудиторией.

Собственно говоря, на этом можно было бы поставить точку, но… воспользуемся случаем, чтобы сказать, что наряду с читателем, ленинградские журналисты хотели бы побеседовать со своим сотоварищем по работе и побеседовать в профессиональном разрезе. Такое приглашение послано М. Кольцову Домом печати и мы ждем товарищеской встречи с М. Кольцовым.

Бор. Бордянский