Шостакович и Штидри

Концертный сезон в Ленинградской филармонии

Концертный сезон открылся совместным выступлением одного из интереснейших и часто нас посещающих иностранных гастролеров дирижера Фрица Штидри и советского композитора Д. Шостаковича. Программа концерта включала образцы симфонической классики (1 симфония Брамса и «Тилль Уленшпигель» Рихарда Штрауса) и впервые исполнявшийся новый фортепианный концерт Шостаковича.

В центре внимания, естественно, стоял новый концерт, законченный композитором только нынешним летом.

Концерт написан в форме лаконичной сонатины для рояля с сопровождением солирующей трубы и струнного оркестра. Он содержит в себе все четко выраженные черты творческой индивидуальности композитора: эмоциональную сдержанность и даже некоторую суховатость, ритмическую остроту, акцентировку тембра (характерный аккомпанемент струнных con legno). Особенно интересна фортепианная партия, в фактуре своей диаметрально противоположная листианской манере — чувственной пышности хроматизмов, эффектов педали и обертонов. Рояль Шостаковича утрачивает все «наслоения», привнесенные предшествующей пианистической культурой, сближавшие его звучность со всевозможными оркестровыми тембрами и эффектами. Рояль превращается в ударный, клавишный инструмент короткого и жестковатого звука, близкого к звуку ксилофона и отчасти клавесина. В этом — своеобразие фортепианного стиля Шостаковича. Если пианизм импрессионистов был многокрасочной живописью, то пианизм Шостаковича — это графика. В той же графической манере написаны и некоторые из более ранних произведений композитора — «Афоризмы» и «Соната», относящиеся к 1927 г., а также большинство из 24 прелюдий (начало 1933 г.). Таким образом, здесь мы встречаемся не только с сознательно выработанным приемом, но и с органическим ощущением и восприятием инструмента.

Новое произведение Шостаковича расширяет обычный круг его творческих приемов, до сих пор почти ограниченный у Шостаковича шаржем, гротеском и сатирой.

К серьезной мысли взывает суровый С-moll первой темы, перефразирующей бетховенскую сонату — Appassionat’у; мелодическое развитие второй части устанавливает состояние лирической созерцательности. Эти черты — почти внове у Шостаковича, и мы радуемся им, потому что яркая обособленность его индивидуального стиля становилась однообразной.

После партитуры «Леди Макбет» эти черты нам кажутся закономерными и естественными. Однако они еще не получили полного и органического развития. Налет импровизационности, конструктивной некрепкости, сильно ощущающейся в чрезвычайно разнокачественных 24 прелюдиях, дает себя знать и в концерте, несмотря на общую стройность и пропорциональность в частях. Так, неожиданным рецидивом «суетливости» звучит заключительный галоп, сам по себе великолепно звучащий на «токкатных» пассажах трубы и рояля, но никак не вытекающий из общего музыкального контекста.

В целом фортепианный концерт Шостаковича — явление чрезвычайно интересное и яркое. Он особенно интересен попыткой сближения со знакомыми явлениями в области музыкальной литературы и притом с явлениями, почти противоположными друг другу — с Бетховеном и с лирическим Прокофьевым, попыткой, нигде, однако, не переходящей в зависимость.

Фриц Штидри выказал себя чрезвычайно чутким дирижером аккомпанирующего ансамбля. Он отлично передал характерный ритмический склад музыкальной речи Шостаковича и через клавирную звучность удачно «спаял» тембр концертирующей трубы (партию, исполненную артистом Шмидтом) с тембром смычкового квартета. Превосходно прозвучали и «немцы», в особенности Брамс, с его несколько сентиментальным лиризмом и претенциозной философичностью, подчеркнутыми дирижером. «Тиль» был передан живописно, с реалистическим уклоном, но местами с преувеличенной и тяжеловесной звучностью.

Б. Валерьянов