Второй концерт Дариюса Мийо и Жана Винера [в оригинале – Мило и Вьенера]

Непривычность звучаний обычно приводит к заблуждению: будто бы композитор нарочно ломается и измышляет пугающие ухо сочетания. Пройдет несколько лет, и даже те, кто были упорно напуганы своими же предрассудками, начинают понимать, что перед ними было простое явление, искренняя и непосредственная музыка, несложная по формам. Так в недавнее время произошло с творчеством Прокофьева, так теперь повторяется с опытами политональной музыки, в особенности у Мийо. Исполненные вчера два его камерных произведения — соната и сонатина для фортепиано с деревянными духовыми инструментами — определенно раскрыли эмоциональный облик Мийо, впечатлительного лирика и мечтательного романтика, желающего быть наивным и простым, но, порой, скованного в своих желаниях, независимо от своей воли: скованного изощренным прошлым французской музыки. Кроме того, в творчестве Мийо можно подметить еще некоторое неравновесие: стремление к романтической простоте превращается время от времени в «классически французскую», трезвую упрощенность или «упрощенную ясность». Но в этом неравновесии есть прелести борьбы: жизненный порыв на волю, на воздух, из оков «академически-буржуазной» музыкальной культуры современного города хочет быть в союзе с не менее привлекательным влечением к суровому урбанистическому конструктивизму. И в те моменты, когда этот союз достигнут, искусство Мийо становится необыкновенно выразительным.

Искусство Винера проникнуто таким железным ритмом, что если бы этим ритмом пронизать житейскую обыденность, то можно было бы, как кажется, перестроить всю жизнь! В прошлом музыки, в начале XIX века, рядом с титанической фигурой Бетховена скромно вырастало гениально-простое искусство Шуберта. Вена и тогда была уже достаточно стара и имела весьма продолжительный «музыкальный стаж». И все-таки вершины и глубины бетховенского творчества не помешали вновь расцвесть творчеству зеленеющих долин. А ритмы венгерской музыки сыграли по отношению к венской музыке той эпохи такую же оплодотворяющую роль, как теперь в отношения не менее старого Парижа воздействуют ритмы джаз-банда. Венгерские ритмы и венгерская гамма в свое время оздоровили дряхлеющую музыку части Европы, оздоровили не менее, чем чистые родники шубертовских мелодий. Да и сам Шуберт пронизан был венгерскими интонациями, которые для Вены того времени тоже были «экзотикой». Про это оплодотворяющее воздействие ритмов и интонаций более первобытных культур на музыку культур с «длительным стажем», не следует забывать всем толкующим о «дегенерации» современного музыкального искусства. Иногда приносят пользу даже ядовитые прививки, а ведь здесь прививка здоровая. Ритм Винера бьется как пульс мужественного сердца. Его танцы просты, как танцы Шуберта — только материал иной, ибо иной век и иные люди.

Игорь Глебов