Бауэр Фрида Иосифовна – пианистка.

Фрида Бауэр выступала в ансамблях со многими ведущими советскими исполнителями, но больше всего прославился ее дуэт с Давидом Ойстрахом, с которым пианистка играла на протяжении многих лет, в том числе и в Ленинградской филармонии.

На филармонической сцене она впервые появилась в 1955 году в Малом зале им. Глинки со скрипачом Юлианом Ситковецким, здесь же в конце 1950-х несколько раз играла в ансамбле с виолончелистом Даниилом Шафраном. В Большом зале с 1961-го по 1971 год прошли пять концертов Ойстраха и Бауэр, а в 1980-м она дважды аккомпанировала молодому скрипачу Григорию Жислину, с которым много работала в то время.

Биографических сведений о пианистке, с которой мечтали сотрудничать выдающиеся музыканты, оказалось не так уж много, такова участь многих концертмейстеров, остающихся в тени солистов. К счастью, сын Фриды Иосифовны, поэт и писатель Виктор Лунин согласился специально для проекта к 100-летию Санкт-Петербургской филармонии написать статью о маме, которую мы и приводим здесь полностью.

МАМА
(О ФРИДЕ БАУЭР)

Вспоминая, как мне в детстве нравилась замечательная мамина игра, я однажды написал стихотворение «Музыка»:

За стеной играет мама.
Нужно спать, но мне не спится.
За стеной играет мама.
Чистых звуков вереница
Сквозь меня плывёт куда-то,
Наполняя сумрак светом,
Словно не было заката
И зима сменилась летом,
Словно все цветы лесные
Расцвели в воображенье,
Словно бабочки цветные
Надо мной вершат круженье,
Словно я услышал пряный
Травянистый запах луга,
Словно встретил я нежданно
Друга…

Это удивительное и сладостное ощущение от дивных звуков в соседней комнате осталось во мне навсегда.

Что-то мама рассказывала о себе сама. Что-то о ней я узнал от родственников. Многое – осталось в моей собственной памяти. В этом своём небольшом повествовании я постарался показать маму такой, какой она была – яркой, невероятно талантливой, целеустремлённой, посвятившей всю свою жизнь служению музыке.

Итак, Фрида в детстве жила в Киеве. По рассказам бабушки она была девочкой живой и весёлой. В шесть лет её отдали в группу немецкого языка, и за год Фрида стала почти свободно на нём говорить и писать, причём готическим шрифтом. Это своё раннее знание она пронесла через всю жизнь, и когда спустя годы попала в Германию, там все принимали её за немку, ведь у Фриды были не только имя и фамилия немецкие, но и белокурая головка. Фрида очень нравилась соседям с верхнего этажа, пианисту Тартаковскому и его взрослой дочери. Та однажды зазвала Фриду к себе, желая угостить только что испечённым пирогом с корицей. Тогда такие пироги были в моде. Однако Фрида вместо того, чтобы броситься к пирогу, как поступило бы большинство детей, подошла к стоящему у стены пианино и стала быстренько что-то подбирать, причём спустя несколько минут уже двумя руками.

–Ты прежде, видно, уже играла на фортепьяно? – спросил Тартаковский.
– Нет, - ответила мама. – Но я видела в кино, как играют музыканты.

Тартаковский был настолько поражён, что в тот же день зашёл к родителям Фриды:

– У вашей дочери исключительные способности. Её необходимо учить музыке.
– Мы не можем этого сделать. У нас нет инструмента, – вздохнула Циля.
– Не беда, – улыбнулся Тартаковский. – Фрида пока может заниматься у нас.

Первое время Тартаковский сам занимался с мамой и был ею очень доволен. А потом он нашёл Фриде учительницу. Но прошло два года, и учительница призналась бабушке, что больше ничему свою юную воспитанницу научить не может.

– Девочке требуется более опытный педагог, – сказала она. – Купите букет цветов побольше. Я пойду с Фридой к профессору Михайлову. В нашем городе никто не научит её лучше!

Константин Николаевич Михайлов считался в Киевской консерватории лучшим педагогом. Кроме того, у него был ещё фортепьянный класс в главной музыкальной школе города. Именно в неё профессор и принял Фриду. Школа была платная. В какой-то момент обучение стало Бауэрам не по карману. И тогда Константин Николаевич, полюбивший и оценивший новую ученицу, сам стал оплачивать её учёбу. Мало того, Михайлов на несколько месяцев, пока у Бауэров не появилось дома пианино, поселил Фриду у себя. К четырнадцати годам мама уже так хорошо играла, что Михайлов подготовил её ко Всеукраинскому конкурсу пианистов в Харькове. Фрида, исполнившая первый концерт Шопена, получила тогда 1-ю премию. А потом история повторилась. Так же, как предыдущая мамина учительница, Михайлов сказал, что больше ничему маму научить не может, и ей нужно отправляться в Москву. С собой Михайлов дал ей письмо к великому педагогу Московской консерватории Генриху Густавовичу Нейгаузу, сопроводив письмо словами:

– Нейгауз научит тебя всему, чего тебе недостаёт.

Едва ступив на московскую землю, Фрида умудрилась разглядеть на стене рядом с Киевским вокзалом афишу. Афиша гласила, что в этот вечер в Большом зале консерватории даёт концерт К. Н. Игумнов, выдающийся пианист и педагог того времени. В программе значились любимые мамины Шопен и Шуман.

– Я обязательно должна попасть на этот концерт, – сказала она маме, которая сопровождала Фриду в поездке.

Циля даже не пыталась возражать, зная, что отговаривать Фриду бесполезно.

Концерт произвёл на Фриду ошеломительное впечатление. И когда на следующий день Циля напомнила, что пора договариваться о встрече с Нейгаузом, Фрида наотрез отказалась к нему идти.

– Я буду поступать только к Игумнову, – решительно произнесла она. – Он удивительный пианист и лучше его никто меня играть Шопена не научит.

Узнав через знакомых адрес Игумнова, мать с дочкой уже на следующее утро по нему отправились.

Константин Николаевич сам открыл дверь и, к удивлению Бауэров, едва увидев Фриду, воскликнул:

– А я тебя, девочка, помню. Это ведь ты победила на прошлогоднем Всеукраинском конкурсе, где я был членом жюри.

Так Фрида стала ученицей Игумнова, причём одной из самых любимых. Её приняли сразу на второй курс консерватории. Проявляла она в учёбе невиданное рвение, особенно по специальности. В сентябре 1941 года мама вместе со свекровью на два года эвакуировалась в Чкалов. Там она ни дня не пропустила – продолжала играть. Пианино, к счастью, оказалось у хозяйки дома. В начале 1944 года – возвращение в Москву. На выпускном экзамене в 1944 году Фрида исполнила 3-ю сонату Бетховена и своей игрой привела в восторг председателя комиссии Д. Д. Шостаковича. А Игумнов подарил маме свою фотографию с такой надписью:

«Фриде Бауэр в память блестящего окончания консерватории с пожеланием дальнейшего развития дарования от искренне расположенного к ней учителя. К. Игумнов».

Маме осталось только сдать экзамен по марксизму-ленинизму. И здесь ей, сталинской стипендиатке и вечной отличнице, впервые поставили «четвёрку», что, конечно, сделали специально. Все вокруг это понимали. Но ничего изменить было нельзя. Тем не менее, Константин Николаевич пошёл к директору консерватории Шебалину, но тот сказал:

– Надо ждать лучших времён.
– А в аспирантуру я всё же могу её взять? – спросил Игумнов.
– Попробуйте, – неопределённо ответил Шебалин.

Игумнов попробовал, но после месячной по договорённости учёбы мамино место понадобилось кому-то из дирекции для своего протеже, и Фрида оказалась на улице. Удалось ей устроиться на работу сначала в цирковое училище тапёром, а чуть позже – в детскую музыкальную школу аккомпаниатором. Больше она никуда устроиться не могла. Помог как всегда случай. Однажды в школу на выпускной экзамен пришёл крупнейший педагог консерватории по классу виолончели профессор Семён Матвеевич Козолупов. Он надеялся найти для себя будущих талантливых учеников. Кого из них он в тот раз нашёл, не знаю, зато после прослушивания профессор подошёл к Фриде – она аккомпанировала всем виолончелистам подряд – и сказал тоном, не допускающим возражений:

– Что ты здесь делаешь? Тебе здесь не место. Завтра же придёшь в мой класс. Будешь работать у меня.

Так Фрида оказалась в консерватории. Вскоре она работала уже не только у Семёна Матвеевича, но и у Галины Семёновны Козолуповой, а ещё спустя некоторое время её пригласил в свой класс племянник Галины Семёновны – молодой Мстислав Ростропович.

Наступил 1953 год. Умер Сталин. Вскоре музыкантов стали выпускать за границу. Однажды, вернувшись из консерватории, Фрида сообщила, что студентов, кажется, начинают готовить к международному конкурсу.

– Может, и ты когда-нибудь с ними поедешь, – сказал папа.

Мама только отмахнулась. Но это и вправду произошло. В 1955 году её в качестве аккомпаниатора вместе с большой группой талантов, представляющих Советский Союз, отправили на конкурс виолончелистов в Прагу. Председателем жюри туда поехал Мстислав Ростропович, «Слава», – как называла его Фрида. Тем же самолётом летела в Чехословакию на гастроли и молодая Галина Вишневская со своим аккомпаниатором Макаровым. Мама и Слава сидели в креслах невдалеке от них и обсуждали какие-то дела. Но взгляд Славы постоянно обращался в ту сторону, где сидела красавица-певица. Наконец Слава не выдержал и сказал маме замявшись:

– Фиусик, вы не могли бы кое-что для меня сделать?
– Всё зависит от того, что вы попросите, – дипломатично ответила мама.
– Ну, в общем, вы не могли бы… представить меня Вишневской.
– Я же с ней не знакома, – сказала мама.
– Это не страшно. Главное, скажите ей, кто я такой. И упирайте на то, что я – замечательный виолончелист. Да, и пусть она не смотрит, что я не красавец. Когда Галина узнает меня получше, она перестанет это замечать. Ну, пожалуйста, сделайте это, Фиусик.

Слава говорил с таким напором, что мама не могла ему отказать. Вот так и состоялось знакомство двух великих музыкантов.

По выходу из самолёта Вишневская пригласила Славу на своё пражское выступление. И влюблённый Ростропович, скупив все цветы на Вацлавской площади, после концерта завалил ими перед Галиной всю сцену. По окончанию гастролей Галина уехала в Москву, а Ростропович по окончанию конкурса остался в Чехословакии ещё на две недели. Там его попросили сыграть несколько концертов в маленьких городках вокруг Праги, и мама должна была ему аккомпанировать. Жили они в пражской гостинице и оттуда добирались до этих городков на машине. Перед одной из поездок Слава предложил Фриде:

– Давайте возьмём один чемодан, чтобы не таскать лишнее.

Мама согласилась. Слава бросил в её чемодан что-то своё, и они поехали.

Настроение у обоих было отличное. Театр, где им предстояло выступать, был похож на крохотный Большой театр. Слава пошёл переодеваться. Спустя минуту раздался его взволнованный голос:

– Фиуся, где мой фрак?

Оказывается, в чемодан он бросил одну манишку. В те годы музыканты ещё не выступали так раскованно, как ныне, в пиджаках или даже в майках. Тогда нужно было строго соблюдать стиль и форму одежды. Слава был в панике. К счастью, администратор зала вспомнил, что, кажется, видел фрак у знакомого портного. Поехали. Оказалось, у того с довоенных времён хранилась тёмно-лиловая визитка на вате. Визитка эта с трудом на Славу налезла. К тому же в ней было ужасно жарко. Но делать было нечего. Так что спустя час, кряхтя и отдуваясь, Слава выступил перед публикой, которая, кстати, ничего особенного не заметила. Концерт прошёл с успехом. В рецензиях потом отметили не только замечательную игру Ростроповича, но и удивительные партнёрские качества Фриды.

После возвращения в Москву Фриду стали часто приглашать в качестве аккомпаниатора многие известные виолончелисты и скрипачи. В музыкальной среде её вполне оценили. Она играла с тонкими и лиричными Валентином Фейгиным и Татьяной Прийменко. Но особенно маме нравилось играть с Юлианом Ситковецким, выдающимся мастером скрипки романтической школы.

А в конце пятидесятых Фриду попросил с ним поработать блистательный русский виолончелист Даниил Шафран, чья жена Нина Мусинян, которая прежде была его аккомпаниатором, заболела. У Шафрана гастроли в основном проходили за границей, и Фриде, чтобы не срывать концертов, приходилось часто отпрашиваться в консерватории, что, в конце концов, вызвало недовольство руководства. Маму вызвали в дирекцию и сказали: «Дальше так продолжаться не может. Выбирайте что-нибудь одно, либо консерватория, либо гастроли». И Фрида, конечно, выбрала гастроли, потому что одно дело аккомпанировать студентам и совсем другое – исполнять равноценные, по сути дела сольные, партии, выступая с одним из крупнейших музыкантов мира. Фрида побывала во Франции, Англии, ФРГ, Италии. И везде прекрасный дуэт принимали с восторгом. О маме стали говорить, как о лучшем аккомпаниаторе страны. Но, как известно, счастье долгим не бывает. Нина Мусинян, поправившись, снова решила играть с мужем. И Фрида оказалась без работы. В консерватории, куда она подумала вернуться, ей сказали, что больше в её услугах не нуждаются. Мама сидела дома и плакала. И тут ей позвонил кто-то из знакомых, работавших в консерватории. От него она узнала, что там состоялось собрание, где зашёл разговор о Фриде. И взявший слово Ойстрах в отличие от многих сказал, что такими замечательными музыкантами, как Бауэр, не разбрасываются. Маме, конечно, такие речи были лестны, особенно из уст Ойстраха, но словами, даже хорошими, каши не сваришь.

А спустя неделю Давид Фёдорович сам позвонил маме и предложил поехать с ним на гастроли в Данию.

– Я прежде почти не играла со скрипачами. Только с Ситковецким. И не очень хорошо знаю скрипичный репертуар, – сказала ему Фрида.
– Ничего, – ответил он. – Кое-что вы, тем не менее, знаете. Остальное выучите. И первым делом возьмитесь за «Крейцерову сонату» Бетховена. Я скоро уеду, но через месяц нам нужно будет исполнить её во время концерта в Копенгагене.
– А как же репетиции? – растерялась мама.
– Две-три мы успеем провести до моего отъезда, а остальное доделаем уже в Дании. У нас будет до концерта целый день. И не волнуйтесь. Не сомневаюсь, всё пройдёт отлично.

Но мама всё равно переживала, что ничего не успеет выучить. Ведь в «Крейцеровой сонате» – необычайно сложная фортепианная партия, рассчитанная на большие руки, а у Фриды ручки маленькие, почти детские. Но маме удалось придумать свою собственную аппликатуру в наиболее трудных местах, и всё пошло хорошо, лишь один пассаж ей никак не давался.

– Боюсь, у меня уже ничего не выйдет, я не справлюсь! – постоянно повторяла она.
– Справишься, обязательно справишься! – успокаивал её папа. Зная маму, он был абсолютно в этом уверен.

Всё, конечно, произошло так, как и предполагали Давид Фёдорович и папа. Концерт в Копенгагене прошёл замечательно. Критики в газетах потом писали, что такого великолепного исполнения «Крейцеровой» ещё никогда не слышали. Дуэт великого скрипача и его аккомпаниатора просто исключительный. Сразу видно, что они играют вместе уже не один год.

После этой поездки Давид Фёдорович предложил маме стать его постоянным аккомпаниатором. Их сотрудничество продолжалось пятнадцать лет до самой смерти Ойстраха. Вместе с ним и его женой Тамарой Ивановной, которая сопровождала мужа во всех поездках, Фрида объездила всю Европу, Америку, побывала в Японии. И в каждой стране в рецензиях постоянно отмечалась поразительная слитность и одухотворённость игры обоих музыкантов.

Первая поездка в Америку была очень интересной, но в тот день, когда мама там оказалась, убили президента Америки Джона Кеннеди, и концерты чуть было не сорвались. А после поездки в Израиль уже спустя сутки или двое началась шестидневная война. Папа тогда, шутя, спрашивал у мамы, как ей удаётся каждый раз организовать в странах, куда она попадает, все эти неприятности. Мама шуток не хотела понимать и на папу обижалась.

Второй раз в 1968 году поездка по Соединённым Штатам проходила нормально. Правда, и в этот мамин приезд смертельно ранили брата Джона Кеннеди Роберта, бывшего в то время министром юстиции. Что касается выступлений, то они прошли как всегда наилучшим образом. Оставалось последнее, самое ответственное – в Организации Объединённых Наций. Но в день концерта с Фридой произошла ужасная неприятность. Она как-то неловко выходила из номера гостиницы и защемила дверью палец. Палец распух и почернел. Боль была нестерпимая. Давид Фёдорович расстроился. Он решил, что мама не сможет играть и концерт сорвётся. Но Фрида заставила себя выйти на сцену и играла замечательно. Зал взорвался овациями. Никто из слушателей ни о чём не догадался. Тамара Ивановна и Давид Фёдорович говорили потом: «Да вы, Фридочка, герой!»

Там же, в Нью-Йорке, на один из концертов пришла послушать Давида Фёдоровича Анни Фишер, венгерка, одна из самых известных в мире пианисток-женщин, с которой Фриду постоянно сравнивали, – говорили, что у мамы такая же романтичная манера игры. Так вот, когда концерт закончился, Анни Фишер зашла в артистическую, представилась Фриде, сказала, что давно не слышала такой тонкой игры, а затем спросила:

– Почему, Фрида, вы не выступаете соло? Очень хотелось бы услышать Шопена и Шумана в вашем исполнении. Уверена, это будет великолепно!

Мама отмолчалась. Она понимала, что Анни Фишер и представить себе не могла, что в Советском Союзе Министерство культуры никогда бы не предоставило Фриде такой возможности, ведь мама числилась там пусть и отличным, но всего лишь аккомпаниатором, существом второго сорта. А сама Фрида устроить себе концерты не могла. Подобное своевольство не поощрялось.

– Да я, пожалуй, теперь и сама не хочу выступить соло, – рассказав мне о словах Фишер, вздохнула мама. – Я так давно играю по нотам, а не по памяти, что этого даже боюсь.

Но дома мама для себя самой и для нас часто играла Шопена, Шумана, Грига. Полонезы, вальсы, мазурки звучали в нашем доме постоянно… Играла мама удивительно легко, нежно, вдохновенно, вкладывая в исполнение всю свою душу, передавая, казалось бы, неуловимые оттенки, нюансы и тонкости их великих произведений. Я слышал в жизни самые разные исполнения Шопена, Шумана и Грига. Меня захватывала удивительная по проникновению и душевности игра Владимира Горовица. Я любил слушать пластинки с записями Микеланджели. Чудесно звучали вальсы и ноктюрны Шопена у Эмиля Гилельса и Якова Флиера. Мне доставлял огромное удовольствие концерт Грига в исполнении Дину Липатти. Но, видит Бог, мамины интерпретации этих композиторов были ничуть не хуже. Она улавливала самую суть музыки. Мне хотелось, когда я её слушал, и плакать, и радоваться одновременно. Так же проникновенно играла она и «Времена года» Чайковского. Мы с братом хотели её домашние выступления записать, но всё откладывали и откладывали, думали, успеем. Не успели. И теперь уже ничего не поделаешь.

Как-то раз я её спросил:
– Довольна ли ты своей судьбой?
– Да! Конечно! – не задумываясь, ответила мама. – Я ведь играла с самыми лучшими, самыми великими музыкантами мира. Играла на равных. И этого мне достаточно!

Где-то в начале семидесятых годов в одной из американских книг, посвящённых выдающимся исполнителям (нам эту книгу принёс тогда почитать прекрасный музыкальный критик, а ныне хозяин издательства «Музыка» Марк Зильберквит), было сказано, что в мире есть три выдающихся скрипичных ансамбля: Яша Хейфец – Эммануил Бай, Иегуди Менухин – Хевсиба Менухина и Давид Ойстрах – Фрида Бауэр.

Первые годы совместной работы мама ездила с Давидом Фёдоровичем довольно часто, иногда поездки длились три-четыре месяца подряд. Но ближе к концу его жизни количество поездок стало сокращаться. Давид Фёдорович теперь реже давал сольные вечера, больше играл в симфонических концертах, увлёкся дирижированием. Мама, пока он был занят, играла с другими скрипачами, виолончелистами и даже певцами. Она часто ездила на гастроли со своей подругой, ученицей Давида Фёдоровича, лауреатом 1-й премии Фестиваля молодёжи и студентов в Москве Халидой Ахтямовой.

В те же годы мама выступала и с такими великолепными оперными певцами из Ленинграда, как Татьяна Лаврова и Александр Морозов. Они репетировали у нас дома, и голоса их разносились по всему Кисельному переулку. Играла мама и с выдающейся скрипачкой, также ученицей Давида Фёдоровича Лианой Исакадзе. Давид Фёдорович не возражал против этих маминых выступлений, понимая, что ей это необходимо хотя бы по денежным соображениям, ведь зарплаты она не получала. В это время Фриде после многочисленных ходатайств Ойстраха дали, наконец, звание Заслуженной артистки РСФСР, что было большой удачей, так как аккомпаниаторов, даже таких выдающихся как мама, которых знали и ценили во всём мире, награждать было не принято.

Зато во Франции, Италии и США Фриду за совместные её с Давидом Фёдоровичем записи на пластинках, там вышедших, наградили очень красивой золотой медалью и несколькими дипломами, которыми мама очень гордилась. К сожалению, далеко не все произведения, которые они играли, были записаны на пластинки. Особенно мама переживала, что не осталось их полноценной записи «Крейцеровой сонаты» Бетховена.

После смерти Ойстраха в 1974 году Фрида стала постоянным партнёром Григория Жислина, замечательного скрипача, одного из любимых учеников выдающегося российского педагога Юрия Исаевича Янкелевича. В 1967 году Гриша стал победителем Международного конкурса им. Паганини в Италии, где от СССР выступал кроме него ещё и Владимир Спиваков, завоевавший вторую премию. Мама, как более опытный музыкант, очень помогала Грише. Она работала с Гришей над каждой фразой, каждым пассажем и вносила чувства в его несколько холодноватую игру. Надо сказать, Гриша впитывал её уроки как губка и на Фриду не обижался, проявляя тем самым не только терпение, но и ум. С ним мама тоже объездила полсвета, прежде чем он осел в Западной Европе, где с успехом занялся преподаванием. Обычно в афишах и рецензиях на их концерты обязательно указывалось, что Григорий Жислин играет с Фридой Бауэр, пианисткой Давида Ойстраха. И так продолжалось много лет, что, конечно, не случайно. Потому что пианистка Давида Ойстраха – это знак качества.

В 1982 году маме позвонила Нелли Школьникова и попросила сыграть с ней концерт в Западном Берлине. У мамы как раз было время до следующей поездки с Гришей, и она согласилась. Концерт прошёл замечательно. После него в артистическую пришло, как всегда, множество людей с поздравлениями и благодарностями. Фрида, вернувшись в гостиницу, стала собираться домой в чудесном настроении. И тут к ней зашла Нелли и сказала, что ей нужно на день-два задержаться в Берлине, поэтому она просит её захватить с собой все документы по поездке и передать их по приезду в Министерство культуры. Мама, естественно, взяла бумаги. А на следующий день, едва она оказалась дома, раздался грозный телефонный звонок из министерства. Оказалось, маму опередило сообщение по «Немецкой волне» о том, что Нелли Школьникова попросила в Западном Берлине политическое убежище. Разразился скандал. На Фриду накричали, словно это она всё устроила, и наложили запрет на следующую её поездку. Сколько мама не объясняла, что она ничего не знала, её не желали услышать.

– Вы наверняка были с этой невозвращенкой заодно, – кричали на неё.

Только спустя несколько месяцев Фриду вновь выпустили из страны. Но теперь в поездки с Гришей и мамой ехал ещё и сопровождающий из органов. Мама называла его Васей. Этот Вася, получая за поездку столько же, сколько мама, а может и больше, не спускал с мамы и Гриши глаз, присутствовал при всех их встречах, разве что в туалет с ними не ходил, слушал все разговоры, а потом писал о поездке отчёт. В этом и заключалась его работа. Но мама только посмеивалась:

– Мне Вася даже удобен. Теперь носильщика просить не надо. Он таскает мои чемоданы.

Фрида гастролировала долго, почти до восьмидесяти лет. А потом резко, в один день, прекратила играть для публики. Как Гриша её не уговаривал, сказала: «Хватит». Но пластинки и радиостанцию «Орфей» слушала потом каждый день, потому что существовать она могла только в мире музыки, разумеется, классической. Для неё такая музыка была и осталась самым высшим проявлением человеческого гения.

Виктор Лунин