Концерт Филармонии

Состоявшийся в минувшую среду симфонический концерт Филармонии посвящен был двум, пока еще мало известным широкой публике, композиторам, — И. Миклашевскому и А. Канкаровичу. Первый был представлен симфонической поэмой „Сизиф", второй — циклом небольших произведений для декламации с оркестром под громким названием „Мотивы единого театра". Программой „Сизифа" является индийский вариант античной легенды о Сизифе. Вкратце дело сводится к следующему: Сизиф восходит к совершенству бытия через действие, разум, чувство и мистическую интуицию. Он, было, задержался на третьей ступени восхождения, на чувствах и страстях. От них родилось искусство. Когда оно стало самодовлеющей стихией, герой поэмы ощутил недостаточность своих достижений и устремился к последнему слиянию с миром через мистику …

Как видит читатель, сюжета здесь собственно нет, а есть одна лишь „теософия“ навеянная, быть может, экстатическими программами Скрябина. Но в музыке Миклашевского прямого скрябинского влияния не ощущается. Рельефные темы, острые гармонии, живой темперамент в разработке тематического материала, красочная оркестровка — таковы положительные стороны симфонической поэмы юного автора. С другой стороны искусство органического развития музыкальных мыслей им еще не достигнуто, с элементами архитектурно-формальными он справляется еще с трудом, художественное лицо композитора еще не ясно, не определилось в своих контурах. Хочется думать, что все эти обстоятельства об’ясняются молодостью композитора, что в дальнейшем из него выработается зрелый художник своеобразной индивидуальности. „Сизиф" исполнен под управлением автора. Дирижер он еще неопытный, его „хирономическая" жестикуляция угловата, напряженна, производит впечатление странное, непривычное. Однако же, в ней чувствуется известная воля к господству над оркестровой массой, и временами Миклашевскому удается установить живую связь между собою, артистами и аудиторией. Думается, выработка из Миклашевского технически и художественно уверенного дирижера — тоже вопрос времени.

Переходя к характеристике декламационно-оркестровых произведений Канкаровича, я сразу же попадаю в очень затруднительное положение. Дело в том, что Канкарович претендует не только на то, что он сочиняет в новом, доныне никем не пробованном, роде, но и на то, что это есть некий универсальный род сочинительства, имеющий создать новую эпоху в жизни театра, а именно, привести к синтезу драмы, балета, оперы в новый Единый' Театр. Таковая „Mania grandiosa" красной нитью проходит через все его многочисленные доклады и статьи, направленные к уяснению смысла и целей его сочинительства. Так как я самым коренным образом расхожусь со взглядами Канкаровича на все, касающееся судеб гипотетического Единого Театра будущего, во-первых, и в произведениях Канкаровича решительно отказываюсь усмотреть фундамент для каких-бы то ни было новых синтетических достижений, то критику этих произведений мне надлежало-бы начать с вопросов общих и принципиальных. К сожалению, недостаток места ставит мне решительную преграду на путях принципиальной полемики. С другой стороны стоит-ли стрелять из пушек по воробьям? Канкарович любит разглагольствовать о выявлении в его музыке истинной мелодики и ритмики стиха, о „химическом“ соединении слова со звуком и т. п. Для меня все это — чистая словесность, пока мне не указано, в чем собственно отличие будто-бы столь необычайного по новизне дерзаний искусства Канкаровича от очень старой и всем давно известной мелодекламации. В том-ли, что у Канкаровича декламация идет в определенном ритме? Но и среди старых мелодекламаций мне не редко попадались ритмованные. В том-ли, что на сильных временах, на главных аккордах декламирующий голос у Канкаровича попадает в тон гармонии? Но Поссарт и Вюльиер, Юрьев и Ходотов неоднократно, и даже очень часто, делали то же самое. А что происходит на слабых временах такта и сочетающихся с ними безударных слогах стихотворений Бальмонта, Сологуба, Кузмина, Ахматовой, на которые написана музыка Канкаровича? Увы, — то же самое, что в старых мелодекламациях, т. е. неопределенные по высоте речевые интонации по третям, четвертям и всяким иным долям топа смешиваются с точными музыкальными интервалами и дают впечатление нестерпимой фальши. По правде говоря, чисто механическое наложение тембра и интонаций сплошь разговорного характера на музыкальную линию, как это бывает в любительской мелодекламации, для меня более приемлемо, чем это псевдо-химическое сочетание как-бы настоящего пения с моментами полного разлада между звуком и словом. Там — по-просту, без затей, без претензий на синтезы. Здесь — иллюзия синтеза, ежеминутно грубо нарушаемая отчаянным „детонированием". Раздражает меня этот ублюдочный ход искусства до крайности. Прекрасные стихи только поблекли, потеряли свою литературную музыку от присоединения к ней оркестра. Самая-же музыка Канкаровича, грамотная, умело оркестрованная, но безличная и часто впадающая в общие места, либо прямые банальности, ничего не выиграла от псевдо-химического соединения ее с хорошими стихами. Лучший нумер из музыки Канкаровича — оркестровое вступление к „Каину" (по Байрону). Здесь на фоне органного пункта композитор дает живописное и энергичное нарастание звукового пафоса, удачно иллюстрирующее основную программную идею: „Из мрака к свету". Как дирижер, Канкарович опытнее и увереннее, но бледнее Миклашевского.

В. Каратыгин