Гастроль в Филармонии

А. В. Павлов-Арбенин, гастролировавший в среду, 10 мая, в Филармонии, с произведениями Берлиоза и Листа, принадлежит к тому распространенному типу, который, прежде всего, дирижер, а потом уж музыкант и при этом прирожденный дирижер и, главным образом — дирижер.

Правда, трудно было скрыть известный стаж гастролера. К чему скрывать, что пред нами стоял тот, который появился в „Музыкальной Драме“ в лучшую ее пору, т.-е. в самом начале, – тот, который геройски взялся за вагнеровского „Парсифаля“, когда его покинул Шнеефогт, уехавший в свой Гельсингфорс? Как концертный дирижер, Павлов-Арбенин появлялся лишь эпизодически (концерты в Сестрорецке), и, в этом отношении, его вчерашнее появление было настоящим рождением Афины из головы Зевса. Павлов явился в симфонический зал дирижером-поэтом, почерпнув эту поэзию из духа театра. Он истолковал нам „Фантастическую симфонию“ так, что мы сейчас поняли, что за Берлиозом скрывается романтик Гюго, его театр, его поэзия. Оркестр говорил нам о скульптуре жестов, о позах отчаяния и позах восторга. Мы представили себе, уже из введения, берлиозовского героя, покушающегося на самоубийство и ломающего руки в отчаянии. Из исторической дали как бы слышались выспренние, но все же прекрасные стихи Гюго.

Сцена бала пронеслась с задором, с угарным подчеркиванием трехдольного размера и с бешенством ночной „коды“. В „сцене в полях“ бросалась в глаза стильность отделки, выдержанность пауз, на которой настаивал Вагнер, таинственность этих „пиччикато“. Ведьмы в „финале“ напомнили карикатуры Гогарта: оркестр обратился в гигантский гротеск, среди которого грозным напоминанием звучала тема „Dies irae“.

Менее удачно дирижер сопровождал пианистку Э. А. Чернецкую-Гешелин, сыгравшую листовский концерт вполне уверенно (Шуберт — на бис), — и перемена темпов не всегда проходила гладко. Здесь чувствовалось при том некоторое преувеличение пауз (со стороны дирижера).

А. Коптяев