ГАСТРОЛИ МАЛЬКО

Серию дирижерских гастролей в Филармонии открыл Н. А. Малько, выступивший в 2 симфонических концертах.

К сожалению, программа обоих вечеров не представляла интереса. Симфония Р. - Корсакова „Антар“ значительно уже потускнела и поблекла в своих красках. В наше время она не производит прежнего впечатления. Явственно проглядывают длинноты и механическое сложение звукового материала. Ориентализм симфонии, когда-то казавшийся столь оригинальным, теперь, после бесчисленных подражаний, воспринимается притупленно, как один из вариантов условного востока, успевшего стать трафаретным. Никакие умозрительные соображения о приоритете корсаковского вдохновения не спасают от непосредственного впечатления вялости и растянутости. Наибольшую свежесть сохранила 2-я часть симфонии („сладость мщения"), которая и посейчас захватывает слушателя силой эмоционального напряжения и характерной выразительностью музыки. Здесь есть настоящий нерв, который Малько почувствовал и сумел передать очень остро и выпукло. Особенно хорош был динамический рисунок интерпретации, в котором пульсировал подлинный темперамент. Таких выразительных crescendo и diminuendo нам давно не приходилось слышать. Остальная музыка симфонии носит изобразительный характер (даже в 4-й части — „сладость любви"), и благодаря этому-то она и потеряла свою актуальность. В области изобразительности легче всего отстать от времени (художественная техника растет), живое же непосредственное чувство дольше сохраняет силу своего воздействия на слушателя.

Другое крупное по об’ему произведение, с которым предстал пред нами Малько, — 1-я симфония Шумана („весенняя"). Она исполнялась с некоторыми коррективами по части инструментовки, составляющей наиболее уязвимое место мастера фортепианной и вокальной миниатюры. Внесенные поправки не спасли произведения, имеющего ныне преимущественно исторический интерес. Симфония Шумана, обладая значительным музыкальным содержанием, по существу является камерным произведением для ансамбля инструментов, расширенного до пределов оркестра. Может быть, для Персимфанса симфония Шумана была бы находкой (я не знаю, входит ли она в его репертуар), но с современными представлениями о симфонической музыке и роли оркестра, как средства художественного выражения, она не гармонирует. Симфония звучит тускло, музыка ее далеко не исчерпывает всех богатых ресурсов оркестра, и такое несоответствие между мыслью и ее оформлением может породить в слушателе лишь чувство неудовлетворенности. Интимный лирик, утонченный поэт звука, Шуман чужд грандиозных построений симфонии. <…> Шуман убеждает не логикой музыкальной мысли, а ее эмоциональным воздействием. <…> Вот почему наиболее впечатляет современного слушателя безыскусственная 2-я часть симфонии, где Шуман беседует свойственным его натуре искренним и захватывающим языком чувства. В исполнении Малько эта музыка сердца прозвучала очень тепло, засвидетельствовав способность дирижера загораться внутренним огнем. Я лично не согласен со столь замедленным здесь движением темпа (у Шумана larghetto, a не largo), но во всяком случае Малько остался в допустимых границах индивидуального толкования.

В том же втором концерте была исполнена увертюра Вебера „Оберон“; исполнена легко, воздушно, с прекрасной, чистой нюансировкой. Такое любовное и удивительно четкое исполнение, вполне естественное и понятное у какого-нибудь выдающегося немецкого дирижера, воспитанного с детства в культе германских классиков, — особенно поражает у русского дирижера, выросшего в иной среде, в иных культурных традициях и на ином репертуаре.

Другой пьесой, где дирижер мог выказать свое недюжинное исполнительское дарование, была „Поэма экстаза" Скрябина. Здесь Малько проявил и мастерскую технику дирижирования, и большую темпераментность, без которой, исполнение „Экстаза" теряет художественный смысл. Овация, устроенная дирижеру, показала, что его исполнение захватило аудиторию.

Таким образом изо всей обширной программы двух концертов настоящий интерес представили лишь два произведения, из которых одно („Оберон“) в конце концов все же представляет собою хорошо сделанную безделушку.

С такой „заранее обдуманной“ программой не стоило выпускать гастролера, способного к гораздо большим достижениям. Это свидетельствует о безхозяйственности и нерасчетливости ведения художественного дела в Филармонии.

Остается сказать о солистах. С А. Зейлигером у Филармонии произошли какие-то недоразумения, и его в экстренном порядке заменил пианист Рензин, выказавший солидную школу (ученик проф. Л. В. Николаева) и хороший вкус при исполнении 2-го форт. концерта Рахманинова. Такое ответственное выступление молодого артиста сопровождалось большим и вполне заслуженным успехом.