Концерты Филармонии

Боровский — Доливо — Степанова

Свой сезон государственная Филармония начала с исполнительских концертов. «Первое слово» в этом цикле взял пианист Боровский. Сильный звук, чувство стиля, простота и ясность исполнения без «загибов» и «уклонов» — таковы основные, положительные черты пианизма Александра Боровского.

По поводу программ пианистов, когда фортепианные концерты «по традиции» открываются Бахом или другим строгим классиком, композитор Лядов, шутя, говорил: «И концертант и публика как бы безмолвно соглашаются ради «хорошего тона» «пострадать»: «ну, что же, мол, делать, — потерпим Баха, — зато потом получим удовольствие — послушаем рапсодию Листа» …

Боровский играет Баха не «по традиции» и не ради «хорошего тона». Пианист любит Баха и исполняет его так, что сложная баховская полифония (многоголосие) звучит просто, ясно и доходит до слушателя. Так именно была исполнена баховская Партита (в шести частях) и органная фантазия и фуга Баха—Листа. Так же любовно и с хорошей простотой играет Боровский и Моцарта (Вариации).

Бетховеном и Шопеном завершались первое и второе отделения концерта. Не всегда одному и тому же исполнителю, пусть даже самому крупному, удаются одинаково равноценно эти две вершины музыки. Чаще всего удача падает на одного из них: либо Бетховен, либо Шопен.

Боровский играет Бетховена (соната-аппассионата) достаточно строго, но в то же время далеко не сухо. Местами, впрочем, не хватало глубины бетховенской мысли (медленная часть), и в этом отношении невольно на память приходил пианист Артур Шнабель, этот замечательный «бетховенианец».

Шопен был представлен 8 этюдами и сыгранными сверх программы вальсом и полонезом, исполненными приятно, легко и с чувством шопеновского стиля.

Во втором отделении были сыграны новинки: две польки чешского композитора Сметаны, старинный венский танец Гертнера-Фридмана и Китайский марш из оперы «Соловей» (по Андерсену) Стравинского. «Какофонию» марша Стравинского, сплошь построенную на диссонирующих сочетаниях (главным образом, на секундах), одинаково трудно и играть и слушать: не знаешь, что здесь верно и что неверно, что «нарочно» и что «нечаянно».

Боровский имел большой и заслуженный успех у достаточно многочисленной публики, среди которой преобладали наши пианисты, явившиеся почти «в полном составе»…

* * *
Певец Анатолий Доливо имеет свое определенное творчески-исполнительское «лицо»: это — певец-актер, обладающий «нутром», поющий органически.

В первом своем концерте А. Доливо исполнял произведения, написанные на пушкинский текст. Таким образом, это был первый вокально-камерный концерт в этом сезоне, посвященный памяти великого поэта. В этом была главная ценность концерта, составленного, к тому же, из произведений, сравнительно редко исполняемых. Таковы, например, «Шотландская» («Ворон к ворону летит») и «Пуншевая песня» Бирюкова, «Черная шаль» Верстовского, «Зимний вечер» Титова, «Дорожные жалобы» Бернарди. Все эти произведения подкупают своей наивной простотой и доходчивостью.

Рядом с этими ранними музыкальными вещами в программе стояли: Глазунов — «Вакхическая песня», Римский-Корсаков — «Анчар», «Пророк» и монолог Сальери из драматических сцен «Моцарт и Сальери», Бородин — «Для берегов отчизны дальней», Даргомыжский — «Что в имени тебе моем» и «Я здесь, Инезилья» (это пушкинское стихотворение было представлено, таким образом, в двух музыкальных редакциях двух корифеев русской классической музыки: Глинки и Даргомыжского).

Можно во многом не соглашаться с исполнением А. Доливо нашей русской музыкальной классики и, главным образом, в отношении темпов, чаще всего всегда ускоряемых артистом, отчего подчас страдает монументальность, масштабность произведения. Так, например, благодаря такой ускоренности темпа пострадал — был снижен — гениальный романс Бородина «Для берегов отчизны дальней». Несмотря на это, несмотря на ряд технических недостатков (главным образом, речевого характера), органическое пение, сила, искренность интерпретации волнуют, убеждают. Отсюда постоянный большой успех артиста даже в том случае, если исполнение бывает случайно неудачным.

Серьезно и принципиально прозвучал концерт народной артистки Степановой, посвященный творчеству Чайковского и Рахманинова. Приятно также отметить, что среди исполненных романсов прозвучали редко исполняемые («Пускай зима», «Слезы» Чайковского, «Утро», «Давно ль мой друг» Рахманинова).

Достоинства московской певицы заключаются, главным образом, в характере тембра ее высокого, очаровательного звука. Ее голос, как хорошая скрипка, звучит легко, естественно, ясно резонируя во всех регистрах. В этом и таится, надо думать, ее неизменный успех, подкрепляемый простотой и органичностью исполнения, без всякой надуманности, без всяких «поз»…

Тем более хотелось бы также остановиться и на некоторых недостатках, к которым, в первую очередь, следует отнести детонацию, особенно ощутимую на верхних нотах. Некоторый, пожалуй, излишний холодок и отсутствие актерски-декламационного мастерства — свойства, достаточно характерного и распространенного среди наших вокалистов, — конечно, не способствуют полному раскрытию музыкального образа. Желательно указать и еще на одну деталь художественного порядка: пристрастие к фермато (задержка ноты). Законы музыки и музыкальной эстетики учат тому, чтобы с помощью ферматы задержать ноту не более, чем вдвое в отношении ее ритмического обозначения. Степанова решительно пренебрегла этим мудрым правилом художественного вкуса («Колыбельная», «Забыть так скоро», «Закатилось солнце» Чайковского; «Здесь хорошо», «У моего окна» Рахманинова).

А. Канкарович