„Гибель Фауста“
(Концерт в Госфилармонии)

Влечение композиторов к сюжету средневекового повествования о таинственном маге и чернокнижник» докторе Фаусте—факт, не раз уже останавливавший на себе внимание исследователей. Начиная с середины XVI в. и кончая самыми последними днями, тянется длинная цепь попыток музыкального отображения легендарной судьбы Фауста, особенно усилившаяся с момента появления поэмы Гете. Отдал дань этому влечению и Берлиоз.

Можно по-разному относиться к программной музыке и музыкальной изобразительности: это — дело вкуса. Несомненно только одно: ни один подлинный композитор (а в этом часто упрекали Берлиоза) не исходил в своем творчестве от задания механической звукописи и перевода словесного языка на язык музыкальный. Потребность расширения рамок отдельных искусств и взаимопроникновения их заложена гораздо глубже, и «Гибель Фауста» этому наглядный пример.

Еще в первой редакции Берлиоз заимствовал у Гете лишь небольшие отрывки; вместе с добавленными позже сценами они составили не более шестой части всего целого. Остальное пришлось написать самому Берлиозу.

Но сущность дела даже не в одном только тексте: самый план композиции обусловлен законами музыкального зодчества (главным образом, — принцип контрастов). Отсюда резко дает себя чувствовать всякая купюра, особенно если она сделана так неудачно, как в отчетном концерте (после скачки в адскую бездну непосредственно хор в небесах!).

Вот почему восемьдесят лет, отделяющих нас от момента создания «Гибели Фауста» (1845) ни в какой мере не отразились на силе ее эмоционального воздействия. До сих пор еще она может служить одним из капитальнейших номеров мирового репертуара, и нельзя не приветствовать возобновления ее Госакфилармонией: говорил же Берлиоз, что «написать произведение — это ничто; надо дать его услышать!»

К сожалению, именно исполнение оказалось весьма неудачным, чего, впрочем можно было и ожидать. Трудность реализации Берлиозовской партитуры слишком велика, чтобы ей мог ответить такой дирижер, как Вал. Бердяев. Здесь одних лишь похвальных стремлений недостаточно: необходимо не только виртуозное владение всем муз.-техническим аппаратом, но и умение психологически перевоплотиться в чуждое звукосозерцание, подчинив своей воле весь исполнительный коллектив.

Между тем, даже тот оркестр, который при иных условиях дает почти идеальную звучность, отошел на задний план, обнаружив явную неустойчивость (даже в «Ракочи»-марше!), иногда доходившую до полной растерянности. Естественно, поэтому, что центр тяжести переместился на превосходно певший хор акад. оперы (хормейстер — В. С. Маратов) и солистов — Аду Ребонэ (Маргарита), Н. А. Большакова (Фауст), Г. А. Боссэ (Брандер) и особенно П. П. Болотина, давшего изумительно пластичный и яркий образ Берлиозовского Мефистофеля.

С. Г.