Гаврилов Андрей Владимирович – пианист.

В 2011 году вышел русский перевод книги Андрея Гаврилова «Чайник, Фира и Андрей: Эпизоды из жизни ненародного артиста» (South Eastern Publishers, Вашингтон). Автобиографическая проза, написанная увлекательным языком и разбавленная авторскими зарисовками о разных фортепианных опусах – от Моцарта до Прокофьева, вызвала крайне неоднозначную реакцию среди коллег-музыкантов и меломанов. Сомнения возникнут от подробного описания «шпионских» страстей, разыгравшихся вокруг московского пианиста, бежавшего на Запад. Но главное, Гаврилову не простят непочтительных, порой шокирующих подробностей о Рихтере. Страницы о «дружбе-ненависти» с великим пианистом действительно составляют большую часть книги, да и в название ее вынесено «домашнее» имя Святослава Теофиловича – Фира. Впрочем, ожидая такой реакции, Гаврилов сам заметит в предисловии: «Этот экстраординарный человек не нуждается ни в чьей адвокатуре».

Выход книги несколько сместит ракурс в разговорах о пианисте, крупном музыканте, чье имя действительно гремело по всему миру, начиная с 1974 года, когда совсем юный Гаврилов абсолютно неожиданно для всех стал настоящим триумфатором Конкурса имени Чайковского.

Сын художника и пианистки Андрей Гаврилов подошел к роялю рано, в 3 года, наиграв со слуха не детскую песенку или популярную мелодию, а …. Реквием Моцарта, прослушанный по радио. Мать, ученица Генриха Нейгауза, с этого момента взялась за обучение сына всерьез, сначала сама, а затем передав его педагогам Центральной музыкальной школы. В консерваторию Гаврилова, с его слов, готовы были взять и Яков Флиер, и Лев Оборин, и Татьяна Николаева, но он отправился в класс ко Льву Наумову, об уроках и общении с ним пианист и сегодня вспоминает с большой благодарностью. Именно Наумов готовит студента 1-го курса к самому престижному конкурсу страны. Ни о каких медалях они оба тогда не думают, Гаврилов даже не особенно готовится к третьему туру, не слишком рассчитывая пройти в финал. После объявления итогов на 19-летнего пианиста обрушивается настоящая слава.

Именно его в том же 1974-м «вызовут» в Зальцбург на замену самому Рихтеру – тот отменил сольный концерт, билеты на который были распроданы за сезон. Дальше будут поездки по всему миру, записи на лучших европейских студиях вперемешку с выступлениями «в братских республиках», в правительственных концертах, которые пианист опишет в книге с убийственным юмором и отвращением. Будет и тесное общение с Рихтером, от которого останутся не только спорные мемуары Гаврилова, но и знаменитая совместная запись всех клавирных сюит Генделя.

Приезжает Гаврилов и в Ленинград. В Большом зале он дебютирует сразу же после конкурса, в октябре 1974-го, ожидаемо Первым концертом Чайковского. Позднее он сыграет с филармоническими оркестрами Третий концерт Рахманинова и Первый Прокофьева, двойной концерт Моцарта с коллегой и близким приятелем Александром Слободяником, в декабре 1978-го даст первый сольный концерт в Большом зале: звучат Прокофьев и Шопен.

В том же 1978-м пианист совершает большое турне с Берлинским филармоническим оркестром. На следующий 1979 год запланирована его запись всех концертов Рахманинова с Гербертом фон Караяном. Это должно было стать кульминационной точкой карьеры молодого Гаврилова. Но накануне записи у музыканта отбирают паспорт и отключают телефон. Европейская публика потеряет его из виду почти на пять лет. Спасением от ощущения краха всей жизни и навалившейся депрессии Гаврилов посчитал Баха. В книге «Чайник, Фира и Андрей» он пишет:

«За неделю выучил седьмой соль минорный концерт. Позвонил моему другу-дирижеру, умному и интеллигентному питерцу Саше Дмитриеву, и он тут же поставил меня в свой очередной абонемент. Саша руководил тогда вторым оркестром Ленинграда и был готов к блиц-премьере. Через две недели я поехал на своем “мерседесе” играть в Ленинград, в мой любимый Большой Зал филармонии. … Играли мы тогда в Питере весело, с огоньком, зал притоптывал в финале на лихих секвенциях (говорят, принадлежащих Вивальди). … Седьмой концерт доставил мне огромное удовольствие. Освежил и укрепил меня. Я жадно принялся за остальные шесть концертов Баха. Готовил их два сезона. Даже струнную группу из лучших московских музыкантов специально для баховских концертов собрал. В сезоны 1981 и 1982 годов я дал с этой группой ряд концертов в Большом Зале консерватории и в зале Чайковского. Баховские концерты мы дополнили генделевскими».

Филармонический архив несколько опровергает эти воспоминания. Действительно, 21 ноября 1980 года Гаврилов играл серию концертов Баха с Камерным оркестром Ленинградской филармонии и Александром Дмитриевым. Но месяцем раньше, 8 октября, пианист исполнил здесь тот самый Седьмой концерт с Московским государственным симфоническим оркестром Вероники Дударовой, с ней же накануне играл и Первый Чайковского, а в октябре 1981-го – леворучный концерт Равеля.

Запрета на профессию (как, скажем, в случае с Владимиром Фельцманом, которого на протяжении семи лет вообще не допускали до центральных сцен страны, исключив даже упоминания имени пианиста в афишах и в прессе!) к Гаврилову не применяют. Рецензии по-прежнему восторженные. В отзыве на ленинградские программы 1980 года критик пишет:

«Яркая самобытность музыкального мышления, тонкость интерпретации и безупречное чувство стиля, которое так ярко проявилось в исполнении соль-минорного концерта И. С. Баха, еще раз подтвердили сложившееся мнение, что А. Гаврилов – большой мастер, вдумчивый художник».

В начале 1980-х Гаврилов играет здесь, пожалуй, даже чаще, чем раньше: в Малом зале дает 3 сольных концерта (звучат Моцарт, Скрябин и Рахманинов и, в 1983-м – все Французские сюиты Баха), в Большом зале пианист выступает в серии, посвященной 50-летию Академического симфонического оркестра (Концерт № 2 Бетховена), в декабре 1984-го играет монографическую программу Шопена. За рубеж его по-прежнему не выпускают…

Все эти годы Гаврилов будет пытаться вырваться из сложившейся ситуации. В ход шли даже фиктивные браки с иностранками, которых тут же выдворяли из страны. В итоге он становится мужем дочери высокопоставленного советского чиновника, который всё же добьется для зятя сначала выезда в соцстраны, а в 1985-м – и гастролей в Лондон. Конечно, тесть не предполагал, что обратно Гаврилов возвращаться не собирается.

В филармонических «хронографах» многих музыкантов того поколения читается схожий сюжет: множество концертов в 1970-х (иногда и в начале 1980-х), а затем – пауза до «новых», перестроечных времен. Даже не зная биографии артистов, можно разгадать причину этого сюжета – так случалось с «невозвращенцами». Но в случае с Гавриловым будет по-другому. От советского паспорта он не отказался, добиваясь «права на свободное перемещение по миру». По его словам, вопрос решил сам Михаил Горбачев, вычеркнув фамилию пианиста из всех «черных списков»: уже в 1987-м пианист вновь играет и в Москве, и в Большом зале Ленинградской филармонии, а затем безнаказанно уезжает «домой» в Лондон!

Казалось бы, всё, о чем можно мечтать, свершилось: «…новые впечатления, бесконечные концерты, коммерческие и благотворительные, записи, репетиции, путешествия от Лондона до Новой Зеландии, протокольные встречи с членами королевских семей и ведущими политиками мира, интервью на Би-Би-Си и Голосе Америке, перекуры с Фредди Меркури и бифштексы с Миком Джаггером…» (цитата из книги).

Но в 1993-м Гаврилов внезапно прервет концертную жизнь, отменит все договоренности, несколько лет будет заново «искать себя»: то лежа в затемненной комнате своего дома, то живя среди аборигенов у подножия горы Фиджи. Затем вернется на сцену, хотя периодически и будет также неожиданно отменять назначенные концерты, едва ли ни накануне выступления.

В этот новый период он неоднократно приезжает и в Петербург: будет играть с Заслуженным коллективом и Штутгартским камерным оркестром, даст несколько сольных концертов. Последний из них пройдет в Большом зале 15 октября 2009 года. Он сыграет Шопена, который, по словам музыканта, «создал мир, в котором мы все бы хотели жить», и Восьмую сонату Прокофьева, в которой «сама белая Смерть приходит из нее в наш мир, чтобы откусить нам головы».

Петербург, впрочем, к новому Андрею Гаврилову оказался равнодушен. На встречу с ним, организованную Филармонией накануне концерта 3 октября 2008 года со Штутгартским оркестром, пришли не более 15 человек, а среди свидетелей его эпатажных монологов не оказалось ни одного представителя СМИ. Безразличие проявила и критика, но в кулуарах исполнение пианистом трех клавирных концертов Баха вызвало недоумение, особенно у тех, кто слышал Баха Андрея Гаврилова в начале 1980-х.

О. Р.