Соллертинский Иван Иванович – музыковед, театровед, литературовед, с 1929-го года – лектор, позднее – заведующий репертуарной частью, а в 1940–1944 – художественный руководитель Ленинградской филармонии.

Соллертинский мог бы наверняка выбрать множество профессий. Невероятная одаренность позволила ему свободно разбираться практически во всех областях. Например, он мог стать выдающимся лингвистом: к концу жизни Иван Иванович знал более 20 языков. В его уникальной памяти хранились целые пласты культуры человечества – наизусть, на языке оригинала он зачитывал страницы Данте, Шекспира, Гете, цитировал философов и историков… Но однажды, еще в ранней молодости, Соллертинский напишет в своем дневнике:

«Поведать о себе словами не могу. Музыка – тот идеальный язык, которому принадлежит всякая частица моего этоса».

Этому «идеальному языку» он и посвятит себя. Окажется, что при всей универсальности, язык этот тоже требует перевода, чем и займется Иван Иванович: будет писать книги, читать лекции, рассказывать людям, порой далеким от академических залов, о музыке и ее создателях. В этом смысле очень удачным кажется название биографического фильма об Иване Ивановиче Соллертинском – «Переводчик вечности».

Он родился в Витебске, куда по службе занесло отца, крупного чиновника министерства юстиции. Впрочем, вскоре семья переедет в Харьков, затем в Петербург, где Соллертинский и окончит гимназию. В голодные постреволюционные годы, уже без отца, который уйдет из жизни довольно рано, он вернется к родственникам матери в Витебск – место удачное, чтобы переждать разруху, и вовсе не безнадежное для продолжения самообразования. В Витебске одновременно творят Шагал и Малевич, на улицах появляются супрематические вывески, здесь строят новые философские и лингвистические теории Лев Пумпянский и Михаил Бахтин, а еще здесь преподает в Народной консерватории Николай Малько – бывший дирижер Мариинского театра, будущий главный дирижер Ленинградской филармонии! У Малько Соллертинский берет уроки дирижирования. Собственно, на этом его «музыкальное образование» и закончится, что не помешает Ивану Ивановичу стать однажды профессором ленинградской консерватории!

В 1921-м – в год открытия Филармонии, Соллертинский возвращается в Петроград и поступает на филологический факультет университета. После лекций – непременно библиотека, вечером – концерт. Соллертинский жадно впитывает знания и впечатления, упущенные за несколько лет вне Петрограда. Университетский диплом он получает в 1924-м, но уже с 1923-го начинает преподавать: читает лекции по истории театра, балета и музыки на Высших курсах искусствознания при Государственном институте истории искусств (ГИИИ), в Институте сценических искусств и в Хореографическом училище, публикует рецензии и критические заметки в петроградской-ленинградской периодике, выступает с просветительскими докладами. В музыкальных кругах ходит шутка: «Соллертинский не успел подготовиться к лекции, потому что думал, что она пройдет на четвертом этаже, а не на втором». О его феноменальной памяти лучше всех скажет Ираклий Андроников в знаменитом рассказе «В первый раз на эстраде», прочитанном автором со сцены Большого зала (к слову, знавшие Соллертинского, отмечали, что Андроников очень точно скопировал манеру речи Ивана Ивановича, до нас в записях не дошедшую):

– Напомни, пожалуйста, – говорил он с быстротой пулемета голосом несколько хрипловатым и ломким, преувеличенно четко артикулируя, – напомни, если тебе нетрудно, что напечатано внизу двести двенадцатой страницы второго тома собрания сочинений Николая Васильевича Гоголя в последнем издании ОГИЗа?
– Ты что, смеешься, Иван Иванович? – отвечали ему, – Кто может с тобой тягаться? Впрочем, сомнительно, чтобы ты сам знал наизусть страницы во всех томах Гоголя. Двести двенадцатую во втором томе ты, может быть, помнишь. Но уж в третьем томе двести двенадцатую тоже, наверно, не назовешь?!
– Прости меня! – выпаливал Иван Иванович. – Одну минуту... Как раз!..Да–да!.. Вот точный текст: "Хвала вам, художник, виват, Андрей Петрович (рецензент, как видимо, любил фами...
– Прости, Иван Иванович. А что такое "фами"?
– "Фами", – отвечал он небрежно, как будто это было в порядке вещей, – "фами" – это первая половина слова "фамильярность". Только "льярность" идет уже на двести тринадцатой!

Имя Соллертинского сразу же становится известным в литературных, художественных, артистических кругах. Не теряет он связи и с Николаем Малько: с 1927-го года дирижер на два сезона возглавит Филармонию. Скоро, правда, уже после того, как Малько эмигрирует из Советской России, Соллертинский и сам начнет выходить на сцену Большого зала. А пока, в том же 1927-м происходит одна из важнейший встреч в его жизни: Соллертинский знакомится с Шостаковичем.

Сам Дмитрий Дмитриевич опишет это событие в юмористическом ключе:

«… я с ним встретился в гостях у одного ленинградского музыканта. <...> В процессе беседы выяснилось, что я не знаю ни одного иностранного языка, а Иван Иванович не умеет играть на рояле. Таким образом, уже на другой день Иван Иванович дал мне первый урок немецкого языка, а я дал ему урок игры на рояле. Впрочем, эти уроки весьма быстро кончились, и кончились плачевно: я не выучился немецкому языку, а Иван Иванович не выучился игре на рояле, но зато мы стали с тех пор и до самого конца замечательной жизни Соллертинского большими друзьями».

Общение друг с другом стало повседневной необходимостью: если не удавалось встретиться для совместных диспутов об искусстве, музыке, жизни, писали письма. В 2006 году издательство «Санкт-Петербург: Композитор» выпустит письма Шостаковича, адресованные Соллертинскому, целой книгой!

«Он приходил с утра и оставался допоздна, – вспоминала о Соллертинском сестра Шостаковича, – Нескладный. Очень бедный. Весёлый. Язвительный. Он восхищал нас, но и удивлял, даже пугал едким остроумием: мы не привыкли судить людей беспощадно».

С 1929 года Соллертинский становится лектором Филармонии. В первый сезон в Большом зале не выступает, участвуя в лекциях-концертах на выездных площадках. Зато только с марта 1930-го и до конца текущего сезона он выйдет со вступительными словами перед концертами 44 раза, иногда по несколько раз в неделю, каждый раз, рассказывая о разном!

С момента открытия и в течение всего первого десятилетия работы Филармонии в афишах, программках, во всех начинаниях чувствуется невероятный энтузиазм, которым были полны ее создатели. Сохранить лучшее из той, старой жизни, раскрыть тайны высокого искусства для новой публики – об этом действительно, не на бумаге, а на деле, пеклись и Луначарский, и первые руководители Филармонии – Эмиль Купер, Николай Малько. Оттого и «широкой публике» в целевых концертах для рабочих играли симфонии Бетховена, фрагменты музыкальных драм Вагнера… Соллертинский подхватит этот просветительский порыв и будет проводить его уже в отсутствие первых персонажей истории Филармонии – и Купер, и Малько эмигрируют, разочаровавшись в новой власти и своих несбыточных идеалах. С середины 1930-х программы целевых концертов станут проще, пестрее, сюда, наряду с классикой, начнут включать песни, пляски, чтение революционных стихов… Но Иван Иванович Соллертинский будет рассказывать публике не о них. Со сцены Большого зала он говорит о Бетховене и Берлиозе, Мусоргском, Бородине и Чайковском, рассказывает, конечно, о Брукнере и Малере – своих любимых композиторах, кажется, столь несозвучных окружающей действительности. Лекции его пользуются огромной популярностью. Невероятная эрудиция, страстная увлеченность предметом рассказа привлекает публику самую разную. Соллертинский умеет говорить о сложном просто, не опускаясь до уровня непросвещенного слушателя, а стараясь дотянуть его до культуры, которую проповедует.

Не обходится без критики. Так, рецензент «Красной газеты» в статье «Вагнеровский концерт в филармонии» (от 15.02.1933) отчаянно ругает и составителей программы, и лектора:

«От программы юбилейного вагнеровского концерта можно было ждать большей вдумчивости. Знакомя с вершинами героически-романтического пафоса его музыки, программа должна была одновременно выявить перед нашей аудиторией творческие черты не только музыкальной, но и политической (присущей композитору в определенный период его деятельности) революционности. <…> Почти все исполненное уводило слушателя в сферу мистических переживаний («Любовь и Смерть»!) средневековых легенд. <…> При всех своих выдающихся гармонических и инструментальных красотах, — эта музыка является сейчас бесконечно далекой от наших дней, и об этом надо было сказать значительно более мотивированно и четко, чем это сделал в своем вступительном слове тов. Соллертинский».

Но это, скорее, исключение. И в рецензиях музыкальных критиков, и в отзывах слушателей, публикуемых, в том числе в заводских газетах, о лекциях Соллертинского пишут в восторженных тонах. Своими знаниями он делится не только со сцены зала и в аудиториях многочисленных ВУЗов, где числится преподавателем. В издательстве Филармонии, которое возглавляет Иван Иванович, выходит целая серия его брошюр о композиторах – Глюке, Моцарте и Бетховене, Берлиозе и Мейербере, Вагнере и Верди, Бизе и Оффенбахе, Брамсе и Брукнере, он первым на русском языке напишет о Малере и Шёнберге, отдельной книгой издадут позднее многочисленные статьи Соллертинского, посвященные балету. Пишет он не только о музыке: из-под пера неутомимого интеллектуала выходят работы о театре эпохи Просвещения, об испанской литературе и театре, о Шекспире, Стендале, Ромене Роллане…

Времени удивительным образом хватает на все. Фактически Соллертинский формирует музыкальную жизнь города: в 1932-м специально «под него» в Филармонии «придумывают» новую должность заведующего репертуаром, с 1934-го года он становится консультантом, а позднее зав. репертуарной частью Театра имени Кирова (Мариинского). В том же 1934-м в другом оперном театре Ленинграда – МАЛЕГОТе (Михайловском) проходит премьера, к которой Иван Иванович также имеет непосредственно отношение – оперу «Леди Макбет Мценского уезда» Дмитрий Шостакович пишет по его совету. Фрагменты из оперы прозвучали в Большом зале филармонии еще 17 января 1933 года, на первом авторском филармоническом концерте композитора, вступительное слово, разумеется, делал Соллертинский. Поначалу опера пользуется большим успехом, но в 1936-м, как известно, «Леди Макбет» и ее автор подвергается резким нападкам со стороны власти и официальной критики. В статье «Сумбур вместо музыки» о Соллертинском ни слова. Но в секретной докладной записке на имя Сталина и Молотова председатель Комитета по делам искусств при Совете народных комиссаров СССР Платон Керженцев пишет:

7 февраля 1936 г.
(Совершенно секретно)
Тов. Сталину,
тов. Молотову.

Сегодня у меня был (по собственной инициативе) композитор Шостакович. На мой вопрос, признает ли он полностью критику его творчества, он сказал, что большую часть он признает, но всего еще не осознал...
Я указал ему, что он должен освободиться от влияния некоторых услужливых критиков, вроде Соллертинского, которые поощряют худшие стороны его творчества, создавшиеся под влиянием западных экспрессионистов...

На отношения Соллертинского и Шостаковича эти «советы», разумеется, никак не повлияют. Разве что иносказательности в письмах и разговорах станет больше, как, впрочем, и в беседах с теми, с кем можно позволить себе эту «иносказательность». Дирижер Курт Зандерлинг вспоминал позднее, как он, гуляя с Соллертинским во время войны по безлюдным улицам Новосибирска, слушал рассказы Ивана Ивановича (по-немецки!) о Французской революции, где тот обобщал, что террор и революционные события всегда идут рядом. Для человека европейской культуры Зандерлинга Соллертинский был одним из редких людей, с которыми он мог чувствовать себя свободно.

В 1940-м году Иван Соллертинский дает интервью газете в новом качестве – о планах сезона он рассказывает, как художественный руководитель Ленинградской филармонии:

«— В ознаменование 150-летия со дня смерти Моцарта, — говорит И. И. Соллертинский, — мы начинаем осуществление моцартовского цикла, в который войдут оперы «Волшебная флейта» и «Дон Жуан», «Реквием» и ряд симфонических произведений композитора. Дирижеры цикла: К. Элиасберг, Е. Мравинский, Н. Рахлин, Э. Грикуров. Восстанавливаем мы в репертуаре «Страсти по Матфею» Баха (дирижер А. Гаук), симфонию Листа «Данте» (дирижер Г. Столяров), 9-ю симфонию Брукнера (дирижер Е. Мравинский), «Песнь о земле» Малера (дирижер Н. Рабинович), «Так говорил Заратустра» Рихарда Штрауса (дирижер А. Гаук), симфонию Берлиоза «Ромео и Юлия», а также «Летучую мышь» Иоганна Штрауса».

Много планов было и на следующий, 22-й филармонический сезон – весной в Большом зале продавали абонементы, выстроенные с безупречным вкусом и явным расчетом на мирное время. Но сезон 1941/1942 Филармония откроет в эвакуации в Сибири. Это случится 4 октября: в Новосибирском Концертном зале играет оркестр ЗКР, дирижирует Евгений Мравинский, вступительное слово делает Иван Соллертинский. В последние довоенные сезоны он выступал с лекциями перед концертами сравнительно редко: в 19-м сезоне – десять раз, в 20-м – пятнадцать.

Здесь, на новом месте, Соллертинский снова разворачивает просветительскую работу невероятного размаха. В сезоне 1941–1942 он предваряет развернутыми вступительными словами 35 концертов, в сезоне 1942–1943 – пятьдесят два вечера, в том числе и во время гастролей оркестра в Барнауле, Омске, Томске, Кемерово… При филармонии в Новосибирске открывают лекторий, где Иван Иванович, наряду с другими ленинградскими музыковедами, вновь просвещает публику, поражая необъятными познаниями, яркими образами. Сотрудница филармонической библиотеки, Александра Орлова писала в статье о Соллертинском:

«Что особенно бросалось в глаза в деятельности Ивана Ивановича в то время (об этом, кстати, упоминают все мемуаристы): в годы войны его отношение к своим выступлениям резко изменилось. По своей серьезности не шло ни в какое сравнение с довоенным. Его выступления в Питере, конечно, всегда восхищали блеском, остроумием, но это были импровизации. Теперь же он серьезно готовился к лекциям, осознавая свою роль просветителя».

Лекции он читает в областной библиотеке, в армейских клубах и различных учреждениях, эвакуированных в Сибирь во время войны, параллельно занимается организацией местного отделения Союза композиторов, которое возглавляет с 1942-го года…

Здесь, в Новосибирске, после перерыва Соллертинский увидится с Дмитрием Шостаковичем, который приедет на новосибирскую премьеру своей Седьмой симфонии (она пройдет 9 июля 1942 года). Премьеру следующей, Восьмой симфонии Евгений Мравинский дает 4 ноября 1943 года в Москве: во время войны дирижера вызывают из Сибири в столицу ради важного концерта. Через несколько месяцев, 5 и 6 февраля 1944-го он впервые дирижирует Восьмой в Новосибирске. Исполнение, разумеется, предваряет рассказом о музыке и композиторе Иван Иванович Соллертинский. Это был последний его выход на сцену.

13 февраля в письме к Исааку Гликману Шостакович напишет:

«Иван Иванович скончался 11-го февраля 1944 года. Мы с тобой его больше никогда не увидим. Нет слов, чтобы выразить все горе, которое терзает все мое существо. <…> Нету больше Ивана Ивановича. Это очень трудно пережить…».

Спустя долгие годы Шостакович скажет: «Работая над своими новыми сочинениями, я всегда думаю: а что бы об этом сказал Иван Иванович?»

Первым таким сочинением станет Трио памяти Соллертинского (1944) – последнее свидетельство дружбы двух музыкантов. Трио это звучало в Ленинградской филармонии и при участии автора.

Сборники статей Ивана Соллертинского выходили в печати спустя долгие годы после его смерти. В 1988-м была издана и биографическая книга «И. И. Соллертинский. Жизнь и наследие» Людмилы Михеевой-Соллертинской. Память о художественном руководителе Ленинградской филармонии чтут в белорусском Витебске, где Иван Иванович родился и прожил совсем недолго: здесь его именем названо музыкальное училище, здесь проводится ежегодный музыкальный фестиваль имени Соллертинского.

С Петербургской филармонией связал свою жизнь и Соллертинский-младший – Дмитрий Иванович, в разные годы работавший директором Малого, а потом Большого залов.

О. Р.