Мода на «чудо-детей» охватила Россию в начале XIX века. Малолетних певцов, пианистов, скрипачей возили по городам и весям предприимчивые родители или импресарио. Публика ходила на них не в поисках музыкальных впечатлений, а, скорее, поглядеть на диковинку. Неслучайно автор книги «Музыка и музицирование в старом Петербурге» Петр Столпянский (Музыка. ЛО, 1989) поместил рассказ о вундеркиндах в одну главу с историями про слепых музыкантов. Столпянский приводит список из 30 юных виртуозов, посетивших столицу Российской империи с 1800 по 1854 год. Младшему из них – скрипачу Апполинарию Котскому, было 3,5 года! Рецензенты газет расписывали «ангельские личики» исполнителей, называли их «амурами от музыки», предрекая им судьбу чудо-ребенка Моцарта. И, конечно, ошибались. Имена их канули в лету, из всех тридцати фамилий в истории сохранятся лишь две. Это скрипач Генрик Венявский (он приезжал в Петербург с концертами в 1848 году, в возрасте 13 лет) и пианист, композитор, будущий основатель первой русской консерватории Антон Рубинштейн – он дал концерт в зале Дворянского собрания в 1843 году, музыканту не было 14 лет. И это, по всей видимости, был первый концерт вундеркинда на сцене будущего Большого зала филармонии.

Среди юных музыкантов, поражающих публику необыкновенными способностями, традиционно больше всего скрипачей и пианистов, гораздо реже встречаются дети-исполнители на духовых инструментах, и, кажется, уж совсем большая редкость вундеркинд-дирижер! Однако чудо-ребенок, который вышел на сцену зала Дворянского собрания 3-го ноября 1913 года, держал в руках именно дирижерскую палочку! Сыну циркового скрипача, Вилли Ферреро было всего восемь лет. Для него специально выстроили помост-стол. Взобравшись на него, мальчик продирижировал сочинениями Грига, Вагнера, а также Первой симфонией Бетховена. Вилли Ферреро, 1913 год © Архив Санкт-Петербургской филармонии им. Д. Д. Шостаковича

Успех был головокружительным! Правда, Аркадий Аверченко в своем фельетоне «Искусство и публика» описывал недоверие слушателей к таланту крошечного дирижера:

«Я говорю, этот Ферреро – карлик. Ему, может быть, лет сорок. Его лет тридцать учили-учили, а теперь вот – выпустили
– Да не может этого быть, что вы! Поглядите на его лицо! У карликов лица сморщенные, старообразные, а у Вилли типичное личико восьмилетнего шалуна, с нежным овалом и пухлыми детскими губками.
[…]
– Может, его мучили?
– Как это?
– Да вот, знаете, как маленьких акробатов ... Рассказывают, что их выламывают и даже варят в молоке, чтобы у них кости сделались мягче.
– Ну что вы! Где же это видано, чтобы дирижера в молоке варили? ...»

Были, впрочем, и профессиональные критики, которые отнеслись к мальчику-дирижеру с нескрываемым скепсисом. И напрасно. Ферреро вырос, получил образование в Венской Академии музыки, продолжил успешную карьеру, а в 1936, 1951 и 1952 годах вновь выступал на сцене Большого зала Ленинградской филармонии. Возможно, маэстро вспоминал, как когда-то, совсем в другой жизни, он получил здесь, помимо гонорара, игрушечную железную дорогу в подарок!

В первые сезоны после открытия Петроградской филармонии дети в Большом зале не играли. Однако это не означало, что за юными талантами в молодой Советской России не следили. Наоборот. В 1924 году по инициативе наркома просвещения Анатолия Луначарского (ключевой фигуры и для создания филармонии), был основан Государственный фонд помощи молодым дарованиям. Любопытно, что в статье, посвященной работе фонда, Луначарский признается:

«Хотя я основывал фонд помощи молодым дарованиям, но, каюсь, терпеть не могу вундеркиндов, а их родителей, старающихся эксплуатировать этих «чудо–детей», ненавижу до глубины души».

Стипендиатам Фонда запрещалась концертная деятельность – вплоть до завершения учебы не только внутри страны, но и во время стажировки в Европе. Словно оправдывая исключение из этого правила, в 1928 году Луначарский пишет об одном из своих подопечных – скрипаче Борисе Фелицианте, который по стипендии Фонда учился в Берлине у знаменитого профессора Вилли Хесса:

«Менее всего можно было ожидать от Хесса опасности превращения Бориса Фелицианта в вундеркинда. Только очень и очень редко, в качестве особенной уступки обстоятельствам разрешал Хесс мальчику выступления на эстраде. […] Уже два года живет Фелициант в Берлине, и несмотря на то, что он занят по горло и своей скрипкой, и изучением иностранных языков (он уже сейчас неплохо говорит на четырех языках), он все же тоскует по России. Конечно, оставить своих учителей раньше, чем кончено будет учение, он и не помышляет, но он обратился ко мне буквально со страстной мольбой дать ему возможность приехать на некоторое время в Россию и показать в трех–четырех концертах в Москве и Ленинграде своей, то есть советской, публике, чего он достиг и на что он теперь способен».

«Страстная мольба» была услышана: «Боря» станет первым уменьшительным именем в афише Ленинградской филармонии: 7 февраля 1928 года юный музыкант получил здесь сольный вечер. В программке было указано: «Концерт 12-летнего скрипача Бори Фелицианта». Стипендиату фонда Луначарского было на тот момент уже 14 лет. И преуменьшение возраста было вовсе не оплошностью редактора, а маркетинговым ходом, грамотно эксплуатирующим феномен «чудо-детей». Подросших вундеркиндов еще долго продолжали именовать на филармонических афишах «Борями», «Катями» и «Мишами».

Большой карьеры Борис Фелициант, к сожалению, не сделает. Вернувшись в Россию, он будет преподавать и выступать на разных площадках, но в Большом зале больше не появится. Зато надолго останется в филармонических программках имя другой юной дебютантки 1929-го года – пианистки Тамары Фидлер.

В архиве петербургской консерватории хранится отзыв самого Александра Глазунова:

«Сим удостоверяю, что малолетняя Тамара Фидлер обладает ярким художественно-музыкальным дарованием, рано определившимся. У неё несомненные пианистические данные. Передача её отличается вдумчивостью и тщательностью технической отделки. У Тамары Фидлер изумительный абсолютный слух, и с первых творческих опытов она обнаруживает удивительный вкус и чувство формы.

Ректор Ленинградской Консерватории Александр Глазунов.
Ленинград, 24 июня 1927 года».

Через два года, 26 мая 1929-го, Фидлер дебютировала в Большом зале с Филармоническим оркестром (прежде дети с коллективом не играли!). В дневной программе она исполнила Первый фортепианный концерт Бетховена, за пультом стоял Николай Малько, на тот момент директор и фактически главный дирижер Филармонии!

Жизнь Тамары Лазаревны окажется долгой, и вся будет посвящена музыке, прежде всего, ансамблевому музицированию. Нередко она играла и в филармонических залах. А в последний раз вышла на сцену Малого зала им. Глинки в камерной программе в 1996 году, пианистке на тот момент было восемьдесят лет! Постоянными участниками музыкальной жизни страны и мира станут несколько поколений ее многочисленных учеников.

В последние десятилетия и в России, и за рубежом проводится множество детских музыкальных конкурсов с самым разным возрастным цензом. Педагоги и профессиональные исполнители спорят о пользе таких состязаний, но охотно готовят к ним современных «юных дарований». В советское время ничего подобного, разумеется, не было. Когда в 1933 году, к 15-летию установления советской власти, в Москве состоялся Первый Всесоюзный конкурс музыкантов-исполнителей, единственного ребенка – одиннадцатилетнего Бориса Гольдштейна допустили лишь до внеконкурсной программы. Зато юного скрипача отметили не только специальным дипломом, но и призом, превышавшим, пожалуй, первую премию самого конкурса (ее выиграл Эмиль Гилельс, тоже совсем юный, ему было 16 лет). По слухам, случилось это так:

На заключительном концерте присутствовал Сталин. После выступления Гольдштейна «лучший друг детей» пригласил маленького Бусю (именно так его будут обозначать на афишах в ближайшие годы) к себе в ложу и, якобы в шутку, спросил:

– Ты теперь капиталист (Гольдштейну уже выдали невероятную денежную премию в 5000 рублей), небось и в гости меня теперь не позовешь?
На что мальчик не растерялся и ответил, что с удовольствием бы позвал вождя к себе, но живет он с мамой в маленькой комнатке в коммуналке. Через пару недель Гольдштейны праздновали новоселье в новой квартире.

Впрочем, скорее всего это не более, чем околомузыкальная байка. Факты же заключаются в следующем: сразу после конкурса Буся Гольдштейн начинает концертировать, о нем восторженно отзывается советская и западная пресса, в 14 лет он становится лауреатом четвертой премии конкурса им. Венявского в Варшаве (вторую получает Давид Ойстрах), через два года – победителем конкурса Изаи в Брюсселе… Именно подготовкой к конкурсным выступлениям объясняют в прессе публичные выступления «пионера Гольдштейна». Газета «Смена» пишет о концерте, состоявшемся 26 февраля 1935 года в Большом зале Ленинградской филармонии:

«Несмотря на свои 12 лет, пионер Буся Гольдштейн уже сейчас выдающийся скрипач. В течение всего концерта он держал своей игрой во власти всю аудиторию. […] Буся Гольдштейн публично не выступает. Вчерашний концерт явился его генеральной репетицией к выступлению на международном конкурсе скрипачей в Варшаве. Присутствующий на концерте известный итальянский пианист и композитор Альфредо Казелла по окончании концерта поздравил Бусю. Заслуженный артист республики дирижер тов. Самосуд отметил исключительное дарование юного скрипача, уже сейчас в совершенстве владеющего своим инструментом.

На международных конкурсах и престижных концертных сценах Гольдштейн представляет московскую исполнительскую школу, но начинал он учиться в одесском классе легендарного педагога Петра Столярского. Именно отсюда выйдет целая плеяда блистательных советских скрипачей.

Школу Столярского называли «фабрикой талантов». Из уст в уста передавали разговор Петра Соломоновича с очередной мамашей маленького вундеркинда: «Ваш мальчик – обыкновенный гениальный ребенок». И в этом, кажется, не было преувеличения. Ведь среди воспитанников Столярского были Натан Мильштейн и Давид Ойстрах, Михаил Фихтенгольц и Елизавета Гилельс… Последние двое начинали выступать на больших концертных сценах именно в статусе вундеркиндов. 15 апреля 1934 года в Большом зале Ленинградской филармонии одновременно дебютируют с Филармоническим оркестром 15-летняя Лиза Гилельс и 14-летний Миша Фихтенгольц. С этого момента их имена появляются на афишах филармонии постоянно. Причем, Фихтенгольца до 1940 года (скрипачу уже 20 лет!) продолжают именовать в программках «Мишей» – уменьшительное имя явно используется как рекламный фокус, хотя особой нужды в этом нет: выступления лауреата престижных конкурсов вызывало неизменный интерес публики. Под полным именем скрипач появится в Большом зале спустя долгие годы вынужденного молчания: мышечный спазм, случившийся прямо во время концерта, вынудил его в 26 лет оставить сцену.

С середины 1930-х годов имена детей появляются и в отчетных концертах «группы одаренных детей при Ленинградской консерватории», открытой в 1934 году под руководством пианиста Самария Савшинского. Уже спустя два года на основе этой «группы» будет создана Специальная средняя музыкальная школа – знаменитая «десятилетка».

Первый такой концерт состоится в Большом зале днем 6 мая 1936 года. В нем принимает участие будущий прославленный виолончелист Даня Шафран, уже не дебютант на филармонической сцене.

Судьбы других участников того концерта сложатся по-разному. Яша Бабель студентом консерватории уйдет на фронт и погибнет. Мура (Мария Иосифовна) Меклер вернется в школу-десятилетку педагогом, воспитав множество талантливых учеников. Преподавать в разных городах страны будут и Мотя (Матвей Рувимович) Дрейер, и Жорж (Георгий Вардович) Сараджев, и Изя (Исер Исаакович) Слоним... Иные миры и смыслы отправится открывать Олег Каравайчук (в названии пьесы – «Птичка-вещунья», исполненной им в концерте 1936 года, видится что-то пророческое). Будет отчислен и исчезнет из поля зрения подающий большие надежды пианист Игорь Буткевич: в его личном деле в школе-десятилетке осталось упоминание о раннем, с семилетнего возраста, начале концертной деятельности, о выступлении в Большом зале филармонии в программе гастролера Джорджа Селла (редкая честь для мальчика 15 лет!), а также…. письма дирекции к отцу Игоря с просьбой повлиять на сына, систематически прогуливающего уроки и музыкальные занятия!

Трагической окажется история Диги (Эдуарда) Зондергера, вероятно, одного из самых талантливых участников той программы. К маю 1936-го одиннадцатилетний скрипач живет в Ленинграде один: в 1935-м его родителей сослали в Саратов. Разлуку мальчик переживает тяжело, мать обращается в органы с просьбой разрешить хотя бы ей одной, без мужа, вернуться, чтобы поддержать ребенка. К просьбе прилагаются характеристики педагогов, где Зондерегера называют «исключительно одаренным». Вместо ожидаемой реакции на письмо Дигу уже в 1937-м оставят сиротой, обоих родителей расстреляют. Вместе со школой в 1941-м Эдуард отправляется в эвакуацию в Ташкент. У дверей его комнаты собираются однокашники и старшие ребята – они слушают, как Зондерегер занимается на скрипке и не сомневаются, что из него выйдет большой музыкант. Совсем скоро он сменит скрипку на лопату: как этнического немца, к тому же сына «врагов народа», молодого музыканта забирают в трудовой лагерь, в шахты. Отпустят Эдуарда Зондерегера в 1947-м. Черными от въевшегося угля руками он возьмет инструмент и сумеет вернуться в музыку, но карьеры, достойной своего былого таланта, конечно, уже не сделает…

В том же отчетном концерте 1936-го года две пьесы Листа играет Маргарита Хейфец – за роялем Большого зала это ее дебют. Но на сцену филармонии Рита Хейфец уже выходила: с 1934 года, то есть с 13 лет, она числилась в штате филармонии как «дирижер на условиях разовых концертов»! Слово «вундеркинд» в стране по-прежнему считается едва ли ни ругательным. В отчёте «Ленинградская Музыкальная школа-десятилетка за 1936–1946 гг.» читаем о проблемах, которые необходимо избегать в работе с юными дарованиями:

«подгонка ребёнка к отдельным выступлениям в интересах педагога, но не ученика», «вредное влияние на детскую психику исполняемого репертуара, содержание которого зачастую чуждо внутреннему миру ребёнка».

Отдельной строкой названы «некоторые родители, […] стремящиеся превратить своих детей в вундеркиндов».

И все же без ставки на чудо-детей не обходится. 1930-е годы станут «временем вундеркиндов»: в стране, где каждый день исчезали в жерновах репрессий люди, с энтузиазмом лепили образ счастливого народа. И концертные программы были витриной успешных счастливых детей, которым государство предоставило все возможности для развития таланта. История Риты Хейфец яркое тому доказательство. «Ленинградская правда» рисует читателям восхитительную картину из реальности, параллельной той, в которой жил Дига Зондерегер:

«Осторожно отодвигая пюпитры, в шумный лагерь музыкантов входит маленькая девочка в коротком платьице. И внезапно над оркестром протягиваются гибкие детские руки. Пальцы ищут в воздухе невидимые струны, схватывают и заставляют их петь. Все струны, клапаны всех труб подчинены этим чутким пальцам. Из множества потоков вырастает могучий пенящийся прибой симфонии. Две тысячи слушателей, захваченных музыкой, с восторгом и гордостью обращают взоры к пульту, где стоит самый молодой советский дирижер. Маргарита Хейфец растет в счастливое время. Дарование ее нужно не одиночкам, а миллионам. В зале Филармонии ищут культурного отдыха учащаяся молодежь, рабочие-стахановцы — революционеры сверловки и расточки, ковки и сварки, водители паровозов и кораблей».

С Филармоническим оркестром Хейфец выступала на выездных площадках, гастролировала с коллективом по стране, а 4 марта 1936 года выступила за пультом оркестра в Большом зале. В программе – «Шехеразада» Римского-Корсакова и Шестая симфония Чайковского. Не каждый зрелый дирижер выберет эти сочинения для дебюта в таком зале! Через полгода девочка-дирижер представит здесь Пятую симфонию Чайковского, а в следующий раз появится в Большом зале … через 51 год! В 1987-м Хейфец продирижирует здесь Оркестром оперной студии консерватории – с ним Маргарита Львовна связала всю свою взрослую жизнь.

Отчетные концерты ленинградской десятилетки со временем станут ежегодной филармонической традицией. Именно в них дебютируют на сцене Большого зала Борис Гутников, Филипп Хиршхорн, Лазарь Берман, Миша Майский, четвероклассник Гриша Соколов, десятиклассники    Марис Янсонс и Володя Спиваков… Всех не перечислить, ведь это означало бы выписать половину филармонической афиши!

Новый всплеск чудо-детей на советской, в том числе ленинградской сцене, придется на 1980-е годы. Отчего так, непонятно. Но имена, появившиеся тогда на афишах, навсегда останутся на верхних строках неформальной «табели о рангах» звезд академической музыки. Это скрипачи, воспитанники Захара Брона, Вадим Репин и Максим Венгеров. Это вызвавший настоящую сенсацию юный пианист Женя Кисин: концерт Шопена, исполненный им в 1983-м году в Большом зале филармонии в возрасте двенадцати лет, петербургские меломаны до сих пор помнят, как одно из самых ошеломляющих музыкальных событий 80-х. Никаких пометок о возрасте музыкантов на афишах тогда не было, да и самих исполнителей указывали здесь под полными именами – эти рекламные трюки отошли в прошлое.

Тогда же, в 1980-е не раз играла в Большом зале Полина Осетинская. Позднее пианистка признается, что «вундеркинда» из нее насильно «лепил» отец, не считаясь ни с желаниями, ни с возможностями дочери. Эту травму Осетинская переживет и вернется на филармоническую сцену во взрослом возрасте.

Юные музыканты, исполняющие «взрослые» программы с «недетским» мастерством и темпераментом, будут играть в филармонии и позднее. Их поддержкой сегодня занимаются разные фонды, в том числе Фонд Филармонического общества и именной Фонд Юрия Темирканова – концерты лауреатов Фонда стали новой традицией Большого зала.

О. Р.